Обыкновенные люди

Представила жадного до тела судмедэксперта и представила, как показывает ему воображаемый средний палец.

– Вонючие. Как и я. Буду.

Завязав хвостик и почему-то залипнув на клумбу с цветами и странными торчащими зелеными штуками, она побежала, чтобы как следует пропахнуть.

Погода была что надо. После первых ленивых ста метров она даже втянулась и поймала ритм. Клумбы еще не завяли, напротив, как-то приукрасились, видно, приготовились.

Возле одного из домов увидела на газоне черный неприглядный силуэт. Подбежав и остановившись, испытала и жалость, и отвращение от неестественной статичности. Маленькая недвижущуюся кошка. Все четыре лапы вытянуты столбняком, как у чучела. Черная и спокойная. Зачем-то посмотрела в глаза – стеклянные пуговицы, в которых потух блеск.

– Ну что за отстой, – от увиденного стало как-то глубоко не по себе. Саша резко отвернулась, чтобы разорвать этот взгляд и сразу стартанула, чтобы не портить себе отстоем последний день.

Перебежала дорогу и устремилась вдоль речки по редкому леску – не то березовому, не то кленовому. Но пахло там единственно травой. Листья еще не спрыгнули, продолжали смотреть с балконов. Но тоже приготовились. Тоже ожидали в вызывающих откровенных платьях. Правда, в отличие от Саши на них никто не пялился.

На первом километре дыхание отключилось, но на втором вернулось, и она обнаружила, что ей это даже нравится. Перерабатывать воздух, то наполняя себя им, то освобождая его, разогревая насос. Даже вспомнила одну из просроченных «я». Та могла пробежать все четыре, а то и пять километров, краснея, как помидор. Но та «я» куда-то безвозвратно убежала. Возможно, окончательно покраснев, действительно обратилась помидором, который Саша незаметно для себя проглотила.

Достигла сосновой рощи. Это означало, что пора разворачиваться. Просроченный норматив выполнен. Да и ковер топтать не хотелось.

Это в детстве она не могла понять эти сосновые иголки.

«Зачем им падать вниз, если оттуда ничего не видно?»

Сосновые иголки начинаешь понимать только с возрастом. Вот и побежала обратно.

На самом деле, она давно уже не бегала, так как смысла в этом деле, по ее мнению, было немного.

«Все бегают для кого-то или чего-то, – размышляла она. – Бегают, чтобы бросить или чтобы их не бросили. Некоторые бегают ради образа, другие – для того, чтобы ему соответствовать. Никто не бегает для себя».

Но сегодня она бежала для себя. Все равно бросать её некому, а завтра уже будет не до образов. Подмышки и спина следовали плану, кожа почувствовала собственное тепло и влагу, и по ощущениям начинала как-то пухнуть. Остановившись, отодвинула горлышко кофты, засунув туда нос и принюхавшись. Пахнет. Вот же здорово.

Глаза увидели покрасневшую грудь с редкой росой. Движущийся, как насос, живот. Внутри этой кофты живого тепла было больше, чем снаружи. Прямо как в том в бессовестном зеркале.

Принюхалась еще раз – даже понравился этот органический пар. В отличие от напрочь клиентоориентированной Саши, такой же настоящий, как и родинка на ключице. Она убедилась. В том выпуклом запахе было больше неё, чем в ней самой. Кто она без него? Может, очередная фотокарточка. Стерильное сохранение без запаха и без вкуса. Cканированный документ с паспортными данными, чтобы стоять в очереди. Но запах пота на покрасневшей коже сегодня свидетельствует, что она – это она. Объемная, настоящая, пахнущая как кофе (ну почти) – еще не отсканированная. Может бегать, может промокнуть и потом принять душ, посмотрев на покрасневшую грудь в зеркале и сравнив её со своей обычной бледной грудью. А потом может даже поесть пиццу, которая тоже имеет объемный вкус.

– Точно! Пицца! – ударила себя по лбу. – Куда же ты собралась, не покушав на дорожку пиццы!? Вот же болванка. Бестолочь!

Еще раз залезла в горячую кофту – там запах, то ли сладкий, то ли соленый, но определенно свой. Завтра его уже не будет. Значит, нужно нюхать себя сегодня. Но тут пришло и удручающее понимание.

– Вот же отстой! – в таком виде и в кафе, надулась, она как мяч, и уже готова была пойти туда промокшей, как половая тряпка, но спина уже начала неприятно зудеть и чесаться. То чувство, словно выкипающая кровь просится наружу из тела, но не может выйти и упирается в слой разогретой кожи, раздувая его как парус. Она, одной рукой приподняв кофту сзади, ногтями второй хищно расчесала спину под лопаткой, обнаружив, что в этот момент пробегавший мимо очередной зритель уставился на появившийся кусочек голой оболочки. Опять вспомнила про гибкие пальцы. И даже щелкнула.

– Чего пялишься? Спину никогда не чесал?

(Не в картинную же галерею пришел, в самом деле).

Тот растерялся и лишь ускорил бег.

«Никуда ты не убежишь», – подумала она и побежала следом. Не то чтобы она хотела его догнать, нет, она хотела бежать в хвосте, чтобы он чувствовал на себе постоянный пристальный взгляд, точно сам задрал кофту и публично почесал спину.