Обыкновенные люди

– Вот еще! – пробурчало оно. – Если я внутри тебя, это еще не значит, что я твоя… тоже мне, господин нашелся. И вообще… не буду я тебя слушаться. Буду поступать так, как захочу. Ты мне не указ.

– Еще как указ. Как тебе скажу, так и будешь, – хотел поставить сердце на место.

– Еще как не буду! И вообще, может это тебе слушаться меня? – крякнуло сердце.

– Еще чего!? Слушаться сердце? Дурака нашли.

– Лучше бы я вообще с тобой говорить не начинала… – немного кольнуло оно.

Перетерпел, чтобы не выглядеть слабаком. А то подумает еще, что мной через эту боль можно манипулировать. Ну уж нет. А то опять придется работать на сердце. Только уже не на чужое, а на свое. Но какая, в сущности, разница? Сердце есть сердце. В этом смысле все они одинаковые. Дай ему волю, и бог знает чем это обернется. Мало ли что там этим сердцам нравится? Еще заставит меня, например, современный рэп слушать или еще чего похуже.

Взялся я за тортик. И, о боги, какой же у него был разрез: иной телеведущий бы позавидовал. Я врезался в бисквитную мякоть металлической лопатой и, достав огромный кусок (явно не помещавшийся на кончике прибора), забросил его в голодную дыру.

– Вкусно, – подумал я.

– Вкуууснно, – довольно пропищало сердце.

Услышав этот тоненький голосок, я призадумался.

– Слушай, сердце, а почему ты говоришь о себе в женском роде, – спросил я, приметив это странное обстоятельство.

– А в каком роде мне еще говорить… – проворчала она. – Я точно не мужчина. Не хотела бы я быть таким, как ты.

– Ладно, дело твое… Мне все равно.

Промолчала, но немного кольнула.

– Ах, да, кстати, приятного аппетита, – забросил я очередной кусок внутрь.

Колоть перестало.

Той ночью я проснулся от боли. Нарывало так, что накрылся одеялом и свернулся, как эмбрион. Но мамы рядом не было – не помогало.

– Хватит уже, больно же! – схватившись за сердце, задыхаясь, вскрикнул я.

– Прости, я не могу остановиться… – плакала она. – Я не знаю как.

– Мне от этого легче, что ли? Спать из-за тебя не могу!

– Мне вообще-то тоже больно, – беспомощно просопела она. – Но я не знаю, как это прекратить. Я не хочу делать тебе больно, но все равно делаю, – тихо хныкала в груди. – Я не могу иначе.

Я подскочил и уселся на краю кровати.

– Стоп. Дыши ровно. Вдох-выдох.

– Вдох-выдох? – удивилась сердце. – Я так не умею.

– Я не тебе, дура. Я себе!

– Теперь еще и обзываться начал… – пробурчала она.

– Я бы не обзывался, если бы ты не делала мне больно. Посмотрел бы я, как бы ты заговорила, окажись ты на моем месте.

– Я же не специально… – просопела сердце.

– Да заткнись ты уже! – проворчал я. – Достала.

Сердце вздохнула и замолчала.

А я пальцами принялся массажировать левую грудь, надавливая все сильнее и сильнее, чтобы выдавить это нарывающее и распространяющееся, как круг на воде, чувство, но оно все равно распространялось. Знаете, иногда одной болью можно вытравить другую. Это как стычка гангстеров. «Проваливай, это мой район, детка». Я часто так делал, вызывал гангстеров, чтобы болели «мои», а не «чужие», но в случае с сердцем этот агрессивный способ не сработал. Территорию сердца гангстерами оказалось не взять. Оставалось только ждать, пока сердце не передумает и не пройдет само собой.

Когда полегчало, я лег обратно и уткнулся в мягкую подушку.

– Очень больно? – вдруг совсем робко произнесла она.

– Нет, – фыркнул я, чтобы даже не вспоминать о том круге на воде.

– Меня не обманешь, – тихо сказала сердце.

– Откуда ты у нас все знаешь? – огрызнулся я.

– Я не знаю, я чувствую, – ответила она и опять кольнула.

– Замолчи и спать ложись! – приказал сердцу я. – Чувствует она.

Знал же, что сердце до хорошего не доведет.

Пшеничное поле

На утро боль прошла. Во всяком случае, временно. Грудная клетка обрела подвижность, и я смог даже как следует потянуться и, не вставая с кровати, сделать несколько простых упражнений на поясницу.

– Знаешь, так не может продолжаться, – налив себе чая, сказал я сердцу. – Я сегодня же пойду к врачу, чтобы… тебе уже помогли.

– Как мило. Ты не хочешь чтобы мне было больно? – спросила она.

– Нет, я не хочу, чтобы было больно мне, – ответил я ей.

– Так и думала… только о себе и думаешь.

– А о ком мне еще думать? О тебе?

– Почему бы и нет. Я же о тебе думаю, – смущенно произнесла она.

Я опустил подбородок и посмотрел на то самое место, откуда раздавался ее голос.

– Думаешь обо мне? – растерянно произнес я, немного смутившись.

– Да, постоянно… – произнесла она. – Собственно, мне больше не о ком думать, ведь у меня есть только ты.

«Ну вот, – подумал я. – Чего это она так говорить начала? Зубы мне заговорить хочет? Врет! Сердцемерка!»

– Нет. Не так, – отчеканила она.

– Что нет? – удивился я.

– То нет, о чем ты подумал.

– Ты что, и мысли читать умеешь? – даже немного испугался я.

– Нет, не умею. Все, что я умею – чувствовать.

Полегчало (а то мало ли что там, в моем мозге, имеется).

– Да, и что же ты почувствовала? – спросил я.

Она немного смутилась, потом как-то непутево запыхтела, точно подбирая слова, а  затем выдала: