Обыкновенные люди

– Твое сердце… оно обычно теплое и греет меня, но сейчас, о чем бы ты ни подумал, мне вдруг стало холодно. А значит, о чем бы ты там ни подумал, это не так! Это плохо.

– Стоп. Причем тут мое сердце? Я думал, что Ты мое сердце, – растерялся я.

– Я как раз об этом… и хотела поговорить, – промямлила она.

У меня аж глаза увеличились. По моему личному опыту, с этой фразы ничего хорошего начинаться не может. Обычно с нее начинается только то, что определенно не хочешь слышать. И о чем точно не хочешь говорить.

– Ой-ой, – запищала она. – Как быстро стучит! Мне так не нравится, – вдруг заболела она.

– Говори давай, – рявкнул я, чувствуя пульс в висках. – О чем ты там таком хотела поговорить.

– Прекрати так стучать, пожалуйста, – пищала она. – Иначе я ничего тебе не скажу!

– Ладно, – сделал я дыхательную гимнастику. – Теперь довольна? Нормально стучит? С комфортом или еще что-нибудь от меня надо?

– Нормально, – прогудела она.

– Тогда говори, о чем ты там хотела! – потребовал я, хотя и не знал, хочу ли услышать то, чего я точно не хочу услышать.

– Ну… в общем… я – не твое сердце, – робко, точно извиняясь, сказала она.

– Не сердце? – удивился я. – Тогда кто?

Она просопела:

– Я не знаю.

– Как это? Не знаешь?

– Так и не знаю, – ответила она. – Я не знаю, кто я. Я просто я. И мне нравится твое сердце. Это все, что я знаю.

– Вот значит как, – я встал и начал спешно собираться. – Вот сейчас мы и узнаем, кто ты такая. Если ты, сердце, решило меня обмануть, то мало тебе не покажется. Всех своих бывших вспомню тебе назло! – решил пересчитать, но оказалось, что пересчитывать в общем-то и некого. Пустая угроза получилась – неудобно даже.

– Я тебя не обманываю! Кем бы я ни была, я точно не твое сердце, – заболела она.

И заболело у меня. Даже чай с сахаром пить как-то расхотелось.

Натянув синие джинсы и синюю же джинсовую рубашку, я пошел в больницу.

– Может быть, у меня заберут мое сердце?

В прошлый раз же забрали.

Пора признать. Настроение – это тоже тортик. Либо ты хочешь его съесть, либо хочешь метнуть его кому-нибудь в лицо (что, конечно, не отменяет того, что ты хочешь его съесть).

Впрочем, есть и третий вариант: ты хочешь метнуть тортик кому-нибудь в лицо, но вместо этого все равно его ешь. Можно даже сказать, что в таком случае ты метаешь этот унизительный тортик в самого себя, и потом к тебе липнет все то, что ты так сильно хотел бросить в другого. Тогда ты буквально проваливаешься в составляющие тортик мысли, и вместе с тобой в них проваливается все, что тебя окружает.

Так случилось и со мной. День хоть и был концентрированным и летним, однако я все никак не мог раствориться в нем. Скорее, это день растворялся во мне. В моих обогащенных сердцем мыслях. Вот уж не думал, что вернусь туда всего через месяц после моей бессердечной выписки.

– Мне страшно, – вдруг сказала она.

– Чего это? – удивился я, отходя от стойки регистрации.

– Это место… оно меня пугает. Сама не знаю почему, – промычала своим голоском.

– Так и знал, что мое сердце-трусиха, – выдохнул я, вспомнив о себе.

– А я же говорю… не сердце я.

– А кто?

– Рак.

– Что? – удивился я.

– Рак, – сказал врач.

– Как это?

– Так. Ну опухоль… на сердце. Злокачественная. Редкое заболевание.

– Но мне же всего ничего.

– Сочувствую, – сказал врач и записал меня к онкологу.

– Будьте здоровы, – сказал врачу я и закрыл дверь.

Сел на корточки и смотрел на плитку под ногами.

– Очень плохо? – скромно спросила она.

– А ты как думаешь? – чуть ли не крикнул я. – Ты опухоль! Куда уж хуже.

В этот момент на меня обернулись сразу четыре пары глаз, но тут же, видать, проанализировав мои слова, пожалели меня, решив, что у меня есть веские основания для такого странного поведения (и для криков в коридоре, и для разговора с самим собой). Сделали вид, что не заметили. А я их заметил. Я помахал им рукой. Они отвернулись.

– Опухоль? – спросила она. – А что это?

– Такая злая штуковина, что убивает того, в ком живет, – ответил опухоли я.

– Как это… убивает, – затихла она.

– А вот так. Очень просто. Радуйся. Чего ты вдруг замолчала. Нравится тебе там внутри? Паразитка.

– Но… я же. Я просто…

– Заткнись! – заткнул опухоль я. – Как ты вообще смеешь говорить со мной! Ты убиваешь меня. Изо дня в день. Из-за тебя я даже могу умереть, а ты как ни в чем не бывало болтаешь со мной. Ты просто бесчувственное чудовище.

– Но я же не знала…

– Начинается… – закатил я глаза (все они всегда не знают).

– Я родилась такой. Я не виновата, правда. Я бы ни за что…

– Да, замолчи уже ты! – не выдержал я. – Пока я не избавлюсь от тебя, помалкивай.

– Хорошо, – сказала она.

– И даже болеть не смей!

– Хорошо, – сказала она.

Я долго ждал в очереди из бабушек и дедушек. Когда я зашел в этот белый кабинет с единственным плакатом с надписью «Рак – не приговор», я сразу понял: мне конец.

Этот кабинет – первая ступень на пути туда.

– Рак – не приговор, – повторил за плакатом врач. – Мы ее вылечим.

Он так активно жестикулировал и так бодро говорил, что я убедился: мне точно конец.