Обыкновенные монстры

– Ступай, – сказала тварь Джейкобу, отпуская его. – Я буду сдерживать стражей, пока смогу.

Он пошел.

Не было слышно ни криков, ни плача. Но все время, пока Джейкоб поднимался от реки к Карндейлу, к находящемуся там ребенку, в ушах у него стояло жадное чавканье другра.

В большой, хорошо обставленной комнате на верхнем этаже восточного крыла Карндейла с видом на глубокое озеро раздался стук в дверь. Качавшая расположенную у окна колыбель кормилица встала с кресла. Она и сама была еще почти ребенком, если бы не налитые молоком груди, которые она поспешно спрятала под блузку. Спадавшие на лицо черные волосы – до недавних пор предмет зависти всех деревенских девушек – она заправила под чепец. Кормилица знала, что теперь малыш будет спать, пока она не заснет сама, а затем проснется и заплачет, успокоившись только когда она снова примется расхаживать по комнате, укачивая его. Но она все равно любила этого милого малыша, ставшего для нее таким дорогим. Девушка осторожно задернула опоясывавший кроватку балдахин, за которым мирно посапывал ребенок. Ее звали Сьюзен Кроули, и раньше она работала на карндейльской кухне, пока год назад не забеременела от женатого молочника из долины. Она сделала все возможное, чтобы на французский манер избавиться от ребенка, но ничего не помогло, и беременность продлилась до конца. А когда Сьюзен родила, то полюбила свою крошечную дочурку, которую (видимо, в качестве своеобразного наказания) сразу забрал Господь. Теперь эта маленькая девочка, девять месяцев назад скончавшаяся от лихорадки, спала вечным сном на церковном дворе в Абердине, а Сьюзен все еще каждую ночь плакала от боли, хотя прошло уже почти семь месяцев с тех пор, как ее взяли на место кормилицы для мальчика-подкидыша.

Мальчика, непохожего на других детей.

Мальчика, сиявшего странным голубым светом. Сьюзен не знала причин этого сияния, не догадывалась о его значении. В том, что она видела, не было никакого вреда, никакой опасности. Только красота. Но она заметила, как смотрит на ребенка Генри Бергаст: со смесью страха и очарования, – и понимала, что этот мальчик особенный.

Тихий стук в дверь повторился.

Это был доктор. Он стоял в коридоре, и настенные светильники отбрасывали на его грубое лицо причудливые тени. Долгое время он смотрел только на Сьюзен. Этот человек ей не нравился, никогда не нравился. Дело было не только в его серых глазах, в которых отражались отблески камина, не в том, как жутко они следили за каждым ее движением. Дело было в чем-то едва различимом, неуловимом, будто аромат – аромат темной подозрительности. Она посторонилась, он вошел, протянув ей шляпу.

Она взяла ее и продолжила стоять чуть в стороне от двери.

– Значит, он спит, – сказал Бергаст, поглаживая белую бороду и бакенбарды.

– Да, сэр, – ответила Сьюзен, приседая.

Он прошел дальше мимо нее – высокий, могучий, в безупречном костюме, со старомодными усами и длинными волосами до плеч, чем-то похожий на ее дедушку и его товарищей, которых она иногда видела малышкой. Сьюзен понимала, что он очень стар, гораздо старше, чем кажется на первый взгляд, хотя и не знала его точного возраста. У этого ученого, доктора, были темные секреты и неестественные способности, как и у всех обитателей Карндейла. Невозможно было жить в институте, не замечая, что в его стенах творится нечто противоестественное.

Откуда именно взялся ребенок, Бергаст не говорил. Но до Сьюзен доходили слухи, обрывки разговоров, и она поняла, что это как-то связано с повелителем пыли по имени Марбер, о котором старались не распространяться и который пугал даже старых талантов. Других младенцев в Карндейле никогда не было; самому младшему мальчику здесь было девять лет, и он уже давно умел самостоятельно о себе позаботиться, даже сам менял постельное белье.

Доктор Бергаст медленно отодвинул занавеску и встал над кроваткой. Он дал мальчику такое же имя, как у него самого, – Генри, – но никогда не называл его им, как и Сьюзен, которая считала, что это имя для сурового и самолюбивого человека ему не подходит. Оно казалось ей больше похожим на своеобразную печать на документе о собственничестве, чем на имя живого человека.

– Хотите подержать его? – не без лукавства спросила она, так как прекрасно знала ответ.

Доктор Бергаст никогда не брал ребенка на руки и даже не прикасался к нему. Вот и теперь на его лице промелькнула тревога. Он обернулся.

– Мальчик выглядит здоровым, мисс Кроули, – буркнул он. – Вы хорошо справляетесь со своими обязанностями. Примите мою благодарность.

– Спасибо, сэр.

– Нелегко, должно быть, постоянно находиться в одиночестве.

– Не думаю, что он возражает против одиночества, сэр.

– Я имею в виду вас, мисс Кроули.

Если бы подобное ей сказал любой другой человек, она бы сочла это в лучшем случае любезностью, а в худшем – чрезмерной прямолинейностью; но доктор Бергаст не вкладывал в эти слова ни тот, ни другой смысл – просто констатировал факт.

– О, мне вовсе не трудно, сэр. Мне нравится его компания.

– Хм-м-м.