Очень мелкий бес

Каляев закрыл дверь, вызвал на кухню Виташу и туманно проинструктировал его, как поступить, если дадут о себе знать Панургов и Портулак или, паче чаяния, сам хозяин квартиры Бунчуков. В сущности, все инструкции свелись к тому, что покидать бунчуковскую квартиру Виташе не следует, а следует реагировать на телефонные звонки и, в случае если позвонит кто-нибудь из вышеупомянутой троицы, зафиксировать координаты звонившего и, по возможности, связаться с Каляевым. Сам же Каляев направлялся к Панургову: тот дома телефона не имел, но, по счастью, жил неподалеку.

Когда он уже надевал куртку, в коридоре снова появился скомороший дуэт, изображавший на этот раз рабочего и колхозницу. Только вместо серпа и молота Пшердчжковский и Марксэн воздевали к красному колпаку раскрытую книжку «Страсть на склонах Фудзиямы», которую Дик Стаффорд когда-то подарил Бунчукову с глубоко­ мысленной надписью: «Лепи жисть с этой инкунабулы», и в два голоса читали нараспев:

«Аскольд лежал на спине, а Присцилла стояла на коленях, и ее груди нависали над ним, как две спелые кисти черного винограда. Он не выдержал и с величайшим благоговением стал ласкать губами ее сосок так, как перекатывают во рту сладкие ягоды пресытившиеся андалузские виноградари.

— О, любовь моя! — прошептал он, задыхаясь от страсти.

Ее нежная рука провела по воротнику его рубашки, расстегнула пуговицы и скользнула ниже — туда, где вздымался, становясь все более упругим, символ его мужественности.

—  О, любовь моя! — повторил он, захлестываемый сладкой волной, и освободился от брюк.

Присцилла,   страстная непокорная   правнучка   африканских   рабов,   коснулась губами  его  губ  и  задрожала  всем  телом,  стремясь  как  можно  скорее  соединиться  с ним.

...И лишь Фудзияма с ее цветущими сакурами была свидетельницей этой всепоглощающей любви».

Каляев хлопнул дверью так, что затрясся весь дом. Через пять минут он уже звонил в квартиру Панургова — увы, безответно. Потом обследовал через дырочки почтовый ящик и установил, что почту не вынимали. Это еще ни о чем не говорило: Эдик мог забыть о почте вчера и не вспомнить сегодня, но косвенно подтверждало самые отчаянные предположения.

На улице Каляев недолго поразмышлял, куда пойти: домой, опять к Бунчукову или еще куда-то— например, в «Эдем», чтобы расставить все точки в делах с Гришкой Конотоповым. Дом отпал по причине прозаической: прежде чем ехать туда с повинной, надо было перехватить где-нибудь денег; при воспоминании об «Эдеме» и связанном с ним позоре Каляева пробрал холод; следовательно, оставался Бунчуков — Каляев надеялся, что, пока он отсутствовал, прорезался кто-либо из исчезнувших друзей.

Разговор на кухне проступал в памяти смутным пятном; чем больше Каляев думал о нем, тем больше догадки Бунчукова и даже таинственное исчезновение Игоряинова приобретали черты пьяного бреда — не более реального, чем грибной суп с карамелью по рецепту племени чучо. В его сознании воздвигался барьер, мешающий воспринимать происшедшее всерьез. Появлялось ощущение, будто он сочиняет какую-то фантасмагорию и в любой момент может «подемиургничать» (термин, изобретенный Бунчуковым) — то есть выкинуть в мусоропровод какое-то количество страниц и пустить повествование по другой колее.

Как  бы  то  ни  было,  вскоре Каляев  принимал  отчет от  Виташи.  Собственно,  весь отчет состоял из одной фразы:

— Звонила какая-то леди с хрустальным голоском, сказала, что хочет донести лично до тебя что-то важное о Вадике, и просила номер твоего домашнего телефона. Я, конечно, не дал. Утверждала, будто она вчера с тобой приходила сюда, но я ее не помню. Просила, чтобы ты ее нашел.

7

Было начало десятого, а Олег Мартынович Любимов вопреки традиции уже сидел на работе. Справа от него, ближе к краю стола, лежала корректура книги «Фруктовая диета», составленной из его старых журнальных статей (в «Бытовой химии» Олег Мартынович вел «Кулинарный уголок» и слыл знатоком полезных свойств фруктов и овощей), а прямо перед ним покоилась, похожая на булыжник, которыми мостят главные площади областных городов, рукопись романа «Титановый лев», творение популярного автора Сергея Тарабакина. «Книжный вестник» рекомендовал Тарабакина как «основателя жанра русского героико-эротического боевика», а «Литературная витрина» называла «мастером фэнтезийной эротики». Любимов пятый раз перечитывал первый абзац «Титанового льва»: «Окно башни было столь узко, что даже излишне стройная фигура Б»Эггрза загораживала его целиком, но все ж пущенная снизу стрела попала в него и вонзилась Б’Эггрзу в плечо». Мысли директора «Прозы» были далеки от крутого повествования Тарабакина.