Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Однако положение дел было так сложно и запутано, что его нельзя было привести в порядок одной кротостью и щедростью. Мы знаем, как далеко разошлись интересы разных общественных групп и какая вражда легла между ними. Крупный и льготный землевладелец, монах-землестя- жатель, средний и мелкий разоренный помещик, застаревший на частной земле крестьянин, гулящий человек, казакующий на Поле, - все это вза­имные недруги, которых нельзя ни помирить, ни одновременно удовле­творить. Тройное жалованье одним, возвращение льгот и тарханов дру­гим, прощение недоимок и даней третьим - это очень важные, но не ко­ренные меры: они облегчали, но не исправляли положения, не уничтожа­ли антагонизма. И сам Борис должен был понимать, что правительство не может угодить всем одинаково. Для достижения собственных целей, для поддержания порядка в стране и для сохранения боевых своих средств оно должно было, не сливая своего интереса с интересами одной какой-либо общественной группы, поддерживать каждую из них, когда ее стремления совпадали с правительственными, и, напротив, бороться с ними, когда их желания не соответствовали правительственным. Как ни велико было желание Бориса завладеть народным расположением и как ни шатко бывало иногда направление его политики в сложнейших прояв­лениях общественного кризиса, все-таки положение, в какое он поставил себя по отношению к различным слоям общества, далеко не всегда быва­ло примирительным58.

Прежде всего в политическом кризисе, в отношениях Грозного к кня­жеской знати, Борис не мог, да вряд ли и желал, взять на себя роль при­мирителя и успокоителя. Он далеко не был другом и сторонником родо­словной знати, и эта знать, в свою очередь, не могла его любить. Хроно­граф 1616-1617 года дает понять, что Борис погиб именно потому, что навел на себя "от всех Русские земли чиноначальников негодование". Иван Тимофеев также выражает мысль, что разные "досады" от Бориса "величайшим", т.е. боярству, вонзили в сердце величайших "неугасну стрелу гнева и ненависти". Палицын мимоходом отмечает между "зло- смрадными прибытками" Бориса, что "наипаче" он грабил "домы и села бояр и вельмож" и что "отай уже и вси поношаху его ради крови непо­винных, и разграблений имений, и нововводимых дел". Так говорят мос­ковские писатели. С другой стороны, посторонние Москве люди в своих отзывах о Борисе как-будто согласны с московскими людьми. Польские послы в Москве, в 1608 году, Н. Олесницкий с товарищами, говорили боярам, что "мужикам чорным (pospolstwu) за Борыса взвыши прежних господаров добро было (lepiey bylo) и они ему прямили, а иншые многие в порубежных и в иншых многих городах и волостях и теперь Борыса жалуют; а тяжело было за Борыса бояром, шляхте (bojarom, szlachcie)". Исаак Масса думает также, что при Борисе боярам было очень плохо: "Борис устранил всех знатнейших бояр и князей, - пишет он. - и таким образом совершенно лишил страну и высшего дворянства и горячих пат­риотов". Наконец, Флетчер в IX главе своего трактата, рассказав об оп­ричнине и прочих мерах ослабления княжеской знати, говорит, что эти меры были унаследованы и правительством Годуновых, которые стара­лись всеми мерами истребить или унизить всю благороднейшую и древ­нейшую знать (the best and auncientest nobilitie). Достаточно приведенных отзывов, чтобы увериться в одной особенности политики Бориса. Он ос­тавил в силе и действии ту систему Грозного, которая была направлена против княжат и которую мы в просторечии зовем ее первоначальным именем опричнины. В этом отношении Годунов оказался верным уче­ником Грозного и, продолжая отстранять от влияния "великородных" людей, давал ход людям "худородным". Такая его манера не осталась незамеченною. Масса и Флетчер говорят, что Борис желал заменить ста­рую знать своей родней. Иван Тимофеев пространно рассуждает о том вреде, какой принес Борис государству, возвышая "без меры и времени" худородных и невежественных людей. Идея опричнины, словом, не умер­ла с ее творцом. Если правительство Годунова не наследовало от Грозно­го его ужасающей жестокости, то сохранило его подозрительное недове­рие к обломкам старинной родовой аристократии и держалось его обы­чая выбирать советников не по породе. Возвышение известного Клешни- на и значение думных дьяков при Федоре Ивановиче и Борисе - лучшее тому доказательство. Недаром при Борисе его родич по родословцу,

Юрий Пильемов свободно распространялся о том, что "велик и мал жи­вет государевым жалованьем" и что государева опала понижает высоких, а "божье милосердие и государево призрение" возвышают и малых. Та­кая практика и такие разговоры, разумеется, должны были возбуждать "негодование чиноначальников" против правительства, вдохновляемого Борисом59.