Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

мысли, о коих Варкоч взялся устно передать императору. Предметом этих мыслей было воцарение Максимилиана на Москве после смерти Федора; по крайней мере, Варкоч так представил дело Рудольфу II. Положим, этот дипломат не заслуживает безусловного доверия, и то, что он доносил своему государю о Москве, бывало иногда чистейшей басней. Однако идея о возведении на московский престол немецкого принца, и именно Максимилиана, занимает императора Рудольфа много лет, а в 1598 году, после смерти Федора, эта же идея оказывается знакома и Л. Сапеге, и Хр. Радивилу, и итальянским дипломатам. Очевидно, она не была легко­мысленной фантазией одного только Варкоча, но казалась вероятной и исполнимой очень многим. Замечательно, что, по дате Варкоча, А. Щел- калов завел речь об этом деле всего за несколько недель до смерти ма­ленькой царевны Феодосии. Знаменательно и то, что этот влиятельней­ший "великий дьяк" потерял свою должность и попал в немилость очень скоро после своих разговоров с Варкочем, именно не позднее мая 1594 го­да. Мы не знаем причин его опалы, но можем быть уверены, что они не заключались в обычных преступлениях по должности, так как брат Анд­рея Щелкалова. Василий, солидарный с ним во всех самоуправствах, не только остался цел, но еще и получил должность опального брата. Вина Андрея не была простым "воровством", а была, очевидно, "изменою", которая "не дошла" даже до его родного брата. Мы в праве предполо­жить, что эта единоличная измена заключалась в тайных сношениях с Варкочем, о которых Борис мог узнать от своих агентов, вроде того Луки Паули, который ездил вместе с Варкочем и был им даже изобижен61.

Но если даже предположение о причинах падения А. Щелкалова будет принято как вероятное, все-таки надобно сказать, что вопрос о престоло­наследии, поднятый в Москве с 1593-1594 гг., не привел к открытому столкновению между заинтересованными лицами. Любопытнейший рас­сказ Варкоча о его беседе с А. Щелкаловым да слухи о том, что не один Борис достоин престола, пошедшие по всей Руси немедленно после смер­ти Федора, - одни указывают нам на брожение мыслей и страстей вокруг вопроса о преемнике власти и сана бездетно угасающего монарха. Моск­ва в тишине ожидала развязки необычайного положения. Всем было по­нятно, что после смерти царя за его вдовою, царицей Ириной, должны были сохраниться права на власть, и никто не знал, пожелает ли она ими воспользоваться. С другой стороны, в последние годы царствования Фе­дора Борис так хорошо владел положением, что ни для кого не остава­лось возможности открытого с ним состязания. Все недовольные состоя­нием дел должны были таить в себе свои виды и планы.

В крещеньев вечер 1598 года царь скончался. На всех государствах его царствия осталась государынею его супруга Ирина Федоровна, кото­рой тотчас же весь "царский синклит", с ее братом правителем Борисом во главе, принес присягу в присутствии патриарха. Если бы Ирина захо­тела удержать власть за собою, никто ей не мог бы прекословить. Все государство признало ее права на власть; ее именем отдавались приказа­ния; на имя царицы Ирины, а затем Александры (в иночестве) писались отписки; в Москве и городах до наречения на царство Бориса молились на ектениях за царицу. Но Ирина, мучимая сознанием, что ею единой "царский корень конец прият", не пожелала остаться на осиротевшем престоле иушла в монастырь. И лишь тогда, когда совершилось отрече­ние от престола и пострижение в иночество вдовы-государыни, в Москве открылось междуцарствие и началось искание царя. Официальное об­суждение вопроса было отложено до "сорочин" по усопшем царе. До тех же пор в государстве сохранялся временный порядок управления, свиде­тельствующий о том, что и в безгосударное время Москва могла быть крепка дисциплиной62.