Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Соперниками Годунову были не Шуйские, а прежде всего Романовы. "Завещательный союз" дружбы, заключенный между ними и Борисом еще при жизни Никиты Романовича, в свое время имел большой смысл для обеих сторон. Старик Никита Романович вверил Борису "о чадех своих соблюдение" потому, что он оставлял своих чад, особенно млад­ших, без твердой позиции среди дворцовой знати: ни один из них до 1587 Года не был в боярах. По молодости Никитичей, дружба конюшего царского Бориса Годунова могла им быть очень полезна. С другой сторо­ны, и Годунову важно было дружить с семьею Никитичей, потому что эта семья считалась царскою роднёю и уже полвека пользовалась креп­кою популярностью в московском обществе. Но годы шли, близился ко­нец династии, Никитичи стали высоко и твердо в среде московских бояр сплоченною и многолюдною семьею, вокруг которой собралось много других близких по родству и свойству семей. В качестве давней государе­вой родни они должны были считать себя ближе к престолу и династии, чем Годуновы, недавно породнившиеся с царскою семьею. С потомством Калиты они были связаны уже в двух поколениях, и сам царь Федор был их крови, а Годуновы не могли похвалиться, чтобы царский корень укре­пился и процвел от родства с ними. Когда начались в Москве разговоры о том, кому суждено наследовать царское достоинство, противопоставле­ние Романовых и Годуновых стало неизбежно и должно было вести к разрыву старой дружбы. Ясные отголоски таких разговоров и противо­поставлений сохранились до нас одинаково как в русских, так и в иност­ранных памятниках.

В московском обществе очень рано создалось предание о том, что сам царь Федор "приказал быти по себе на престоле" Федору Никитичу, "братаничю своему по матери". Слух об этом приобретал, в изложении иностранцев, очень определенную форму: царь Федор перед смертью пе­редал или желал передать Романову свою корону и скипетр в знак того, что завещает ему царство. То обстоятельство, что Романовы не воцари­лись в 1598 году, объяснялось как козни и "предкновение" Бориса, кото­рый будто бы выхватил скипетр из рук умирающего государя. В таком виде рассказы о Романовых представляются как бы позднейшею эпичес­кою обработкою исторического предания. В 1598 году, разумеется, эти рассказы не имели еще поэтической законченности и изобразительности, но, как оказывается теперь, основа их была уже готова. Через шпиона А. Сапега знал уже в начале февраля московский слух такого содержания: Годунов спрашивал умирающего царя в присутствии царицы Ирины и Федора Никитича о том, кому быть на царском престоле, надеясь, что царь назовет его самого. Но Федор ответил ему: "ты не можешь быть ве­ликим князем, если только не выберут тебя единодушно; но я сомнева­юсь, чтобы тебя избрали, так как ты низкого происхождения (z podlego narodu)". И царь указал на Федора Никитича как на вероятнейшего свое­го преемника, дав ему при этом совет, если его изберут на царство, удер­жать при себе Бориса как умнейшего советника. Рассказывавшие эту ис­торию выражали сначала уверенность, что царем будет именно Федор Романов, так как за него стоят вельможи (wojewodowie i bojarze dumni) как за царского родственника. Позже эта уверенность поколебалась, ког­да выяснилось, что на стороне Бориса не одно низшее дворянство и стрельцы, но и вся почти народная масса (pospolstwo niemal wszytko). Эти сведения, сообщенные А. Сапегою Хр. Радивилу, разошлись затем по всей Европе и сохранились даже в итальянском переводе. Они же чита­ются и у Ис. Массы; их отголоски переданы Петреем и Буссовым. Сло­вом, все современники знакомы были с тем, чего не мог не знать и сам Борис. На его дороге к трону стояла семья, за которою общественное мнение признавало не меньшее, если не большее, право наследовать цар­скую власть. К невыгоде Бориса это право основывалось на бесспорной кровной близости к угасшей династии. В глазах современников кровная связь была сильнейшим шансом Никитичей. Не мудрено, что о них и о возможном воцарении старшего из них держались такие упорные и для Годунова оскорбительные слухи.