Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Разумеется, не военные силы и не личная доблесть Самозванца до­ставили ему победу. Настроение московского люда в Северской Украйне и вообще на московском юге как нельзя более благоприятствовало втор­жению претендента, и ему это было очень хорошо известно. До перехода войск Самозванца через Днепр, еще в Василькове, его нареченный тесть Ю. Мнишек выражал определенную надежду на то, что пограничные московские крепости сдадутся им без боя. На чем могла основываться у Мнишка такая уверенность, мы, конечно, в точности не знаем, но мы имеем полную возможность представить себе, какие обстоятельства под­готовили вообще отпадение южных областей от Бориса. Выше, в главе второй, указывалось на те условия общественного быта, которые по­рождали социальную рознь в Московском государстве и вызывали в ис­ходе XVI века усиленный выход рабочего населения из центра государст­ва на окраины. В деятельной передаче черных и дворцовых земель в ча­стное пользование служилых владельцев и в том перевороте, какой про­извела опричнина в служилом землевладении, мы видели главные причи­ны, всколыхнувшие народную массу и двинувшие ее с привычных мест на поиски новой оседлости. Мы видели также, что вышедшие на юж­ную границу государства "приходцы" не долго могли там пользоваться простором и привольем, так как быстрая правительственная заимка "ди­кого поля" приводила свободное население Поля в правительственную зависимость, обращая приходцев или в приборных служилых людей или же в крестьян на поместных землях. Даже казачество привлекалось на службу государеву и, не умея пока устроиться и само обеспечить себя на Поле и "реках", шло служить в пограничные города и на сторожевые пограничные посты и линии. Таким образом государственный режим, от которого население уходило "не мога терпети", настигал ушедших и ра­ботал их. Уже в этом заключалась причина раздражительности и глухо­го неудовольствия украинного населения, которое легко "сходило на По­ле" с государевой службы, а если и служило, то без особого усердия. Но недовольство должно было увеличиваться и обостряться особенно по­тому, что служилые тяготы возлагались на население без особой осмот­рительности, неумеренно. Не говоря уже о прямых служебных трудах - полевой или осадной службе, - население пограничных городов и уездов привлекалось к обязательному земледельческому труду на государя. В южных городах на Поле была заведена, как мы уже видели, десятин­ная пашня. В Ельце, Осколе, Белгороде, Курске размеры этой пашни при царе Борисе были так велики, что последующие правительства, даже в пору окончательного успокоения государства, не решались возвратить­ся к установленным при Борисе нормам. Царь Михаил Федорович вос­становил десятинную пашню лишь в половинном размере: в помянутых городах велено было в 1620 году запахивать всего по триста десятин в трех полях вместо прежних шестисот, а в Белгороде первоначально ду­мали пахать на государя даже девятьсот десятин, но уже в Борисово вре­мя сошли на шестьсот, обратив остальные триста десятин в раздачу слу­жилым людям. Нетрудно представить себе, каким тяжелым бременем ложилась на местное служилое население обязанность обработать столь значительную площадь земли. Не установив еще своего хозяйства, оно должно было тратить свои силы на чужом, плоды которого ему не доста­вались вовсе. Собранное с государевых полей зерно если не лежало в житницах в виде мертвого запаса, то посылалось далее на юг для содер­жания еще не имевших своего хозяйства служилых людей. Так, из Ельца и Оскола "важивали" хлеб в новый Царев-Борисов город, а с Воронежа "ежелет" посылали всякие запасы "из государева десятинного хлеба" донским казакам. Местное же население, жившее в данном городе "на вечном житье" или же присылаемое туда временно, "по годом", не всегда даже получало за свой труд вознаграждение, довольствовалось только "поденным кормом", а иногда даже само платилось своим добром для казенного интереса. Так, чиновники Бориса на Воронеже отрезали 300 десятин из стрелецкой и казачьей земли под государеву пашню, практика же позднейших лет показывает, что администрация считала себя в праве занимать у жителей зерно для посева на государевой пашне и возвра­щать заем без малейшего процента.