Читаем Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв полностью

Всего неприятнее для царя Василия и вместе с тем всего загадочнее сложились его отношения к романовскому кругу. Ко времени сверже­ния "расстриги" Романовы успели уже собраться в Москву. Иван Ники­тич даже участвовал в перевороте 17 мая, примкнув к руководителям за­говора. Старец Филарет тоже не остался в тени. Тотчас по воцарении Шуйского он был послан за телом царевича Димитрия, чтобы перевезти его из Углича в Москву. В конце мая, именно 28 числа, царь получил от него извещение из Углича, что мощи царевича найдены. Накануне этого самого дня (по новому стилю 6 июня) польские послы имели в Москве совещание с боярами и от них узнали, что тело царевича будет скоро пе­ревезено в Москву патриархом

Филаретом Никитичем. Что это слово "патриарх" не было опиской в посольском дневнике 1606 года, узнаем из одного документа 1608 года. Послы польские писали боярам, что в Моск­ве нет должного уважения даже к патриаршескому сану: "За Бориса Иов был, и того скинуто, а посажено на патриарховство Игнатия Грека; по­том за нынешнего господаря Грека того скинуто, а посажено на патриар­ховство Федора Микитича, яко о том бояре думные по оной смуте в От­ветной палате нам, послом, сами сказывали, менуючи, что по мощи Дмитровы до Углеча послано патриарха Федора Микитича; а говорил тые слова Михайло Татищев при всих боярах. Потом в колько недель и того скинули, учинили есте Гермогена патриархом. Итак теперь, - за­ключали послы свою ядовитую речь боярам, - живых патриархов на Москве чотырех маете". Такой выходки нельзя было себе позволить без основания, и потому приходится верить, что Шуйский первоначально считал кандидатом в патриархи именно митрополита Филарета, а затем между ними произошли какие-то недоразумения и царь изменил выбор. Подтверждение этому находим в одном из писем нунция Симонетты к кардиналу Боргезе (из Вильны от 23 апреля 1610 года). Со слов ксендза Фирлея, коронного референдария, Симонетта сообщает, что в королев­ском лагере под Смоленском ожидают московского патриарха, которому навстречу король Сигизмунд послал даже свою карету. Здесь подразуме­вался нареченный "тушинский патриарх" Филарет: как раз в то время Гр. Валуев отбил его от войск Рожинского, и Филарет поэтому попал не к Сигизмунду, а в Москву. Симонетта так характеризует тщетно ожидае­мого поляками Филарета: "этот патриарх - тот самый, который помогал делу покойного Димитрия (che promosse le cose del morto Demetrio) и за то подвергся преследованию со стороны Шуйского, нового (московского) царя, поставившего на его место другого патриарха, каковой и находится в Москве; упомянутый старый патриарх (Филарет) держал также сторо­ну нового Лжедимитрия, а (теперь для него) наступил час смиренно пре­дать себя его величеству (королю)". Таким образом и после пребывания Филарета в Тушине поляки продолжали думать, что наречение его в пат­риархи произошло в Москве, до тушинского плена, и полагали, что Шуй­ский сместил его за приверженность к первому самозванцу. Еще опреде­леннее и решительнее, чем показание Фирлея и Симонетты, звучат слова пана Хвалибога в его известном "донесении о ложной смерти Лжедимит­рия первого". Он пишет, что "около недели (после переворота 17 мая) листы прибиты были на воротах боярских от Димитрия, где давал знать, что ушел и бог его от изменников спас, которые листы изменники (т.е. лица, произведшие переворот) патриарху приписали, за что его и сложили, предлагая Гермогена". Здесь, как и в письме Симонетты, под именем патриарха мы должны разуметь не Игнатия, а Филарета, так как Игнатий был сведен с престола еще до воцарения Шуйского, тотчас по свержении Самозванца, а Хвалибог рассказывает о событиях несколько позднейших, когда, как увидим ниже, в народе началось движение против самого Шуйского и поляки, задержанные в Москве, "другой революции боялись". Совокупность приведенных известий ставит вне всяких сомне­ний факт кратковременного пребывания Филарета в достоинстве назван­ного патриарха московского. В течение мая 1606 года Филарет был по­ставлен во главе московской иерархии и вследствие какого-то замеша­тельства вскоре же возвращен в прежнее звание митрополита ростов­ского. Именно этим следует объяснить то любопытное обстоятельство, что в некоторых первых грамотах царя В. Шуйского иногда упоминался патриарх, как действующее лицо, до приезда в Москву и посвящения Гермогена. Такие упоминания грамот были замечены летописцем и вве­ли его в ошибку, заставив сказать, что Гермоген венчал царя Василия на царство, будучи еще митрополитом, а затем встречал в Москве мощи царевича Димитрия уже в сане патриаршем. В этом же деле с патриар­шеством Филарета находят объяснение те странные на первый взгляд строки Ив. Тимофеева, где он упрекает Шуйского за то, что тот воцарил­ся так "спешне, елико возможе того (Татищева) скорость": "ниже
перво- престолънейшему
наречений его возвести,... но яко простолюдина тогда святителя вмени, токмо последи ему о нем изъяви". Не Игнатию же надо было, по мнению Тимофеева, докладывать воцарение Шуйского, и Иову и нельзя было своевременно сказать об этом, потому что Иов был за несколько сот верст от Москвы. Вряд ли может быть сомнение, что Ти­мофеев разумеет здесь Филарета, который, стало быть, уже считался "первопрестольнейшим" в момент воцарения Шуйского. Наконец, в том же замешательстве с Филаретом кроется причина, по которой так за­медлилось поставление в патриархи Гермогена. Шуйский вообще очень спешил с восстановлением порядка в государстве: сел на царство 19 мая, не ожидая собора, венчался на престол 1 июня, не ожидая патриарха; только поставление патриарха затянулось на несколько недель, до 3 ию­ля. Произошло это оттого, что первый названный патриарх, т.е. Фила­рет, был "скинут" после 27 мая (6 июня по новому стилю), а второй, Гер- моген, не мог скоро приехать из Казани, где он был митрополитом. Если в Москве только в конце мая пришли к решению вызвать его в Москву, то он не мог поспеть в столицу ранее конца июня: обсылка с Казанью требовала около месяца времени93.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное