Таковы отзывы современников о том порядке или, вернее, беспорядке в отношениях московских властей, какой создался после признания Владислава. Отзывы эти очень близки к истине. Можно точно установить, что боярское правительство в Москве очень скоро после договора с Жол- кевским 17 августа было отстранено от дел и заменено новыми людьми. Уже в августе под Москвою и в самой Москве оказались думный дьяк Иван Грамотин с званием печатника или, как он сам себя величал, "печатника великие монархии Московские"; князь Василий Мих. Масальский, которому был дан лист "на дворчество"; Федор Андронов, которому дана была должность казначея; отец и сын Салтыковы, оба бояре. За ними последовал десяток других думцев и дьяков, которые понемногу определялись к делам, пока, наконец, общим распоряжением короля 10 (20) января 1611 года они все были распределены по московским приказам согласно ранее составленному списку "урядов". Это распоряжение было последним ударом старому административному строю, в котором высшие места принадлежали "похлебцам" и "ушникам" Шуйского; теперь вместо них везде сели агенты короля. В то же время, как шли перемены в администрации, менялись отношения и в думе. Гонсевский перестал стесняться в отношении бояр с той поры, как возникло дело о сношениях бояр с Вором. Это дело было поднято в середине октября, если еще не ранее. Гонсевский дознался, что какой-то поп (его называют Харитоном, Иларио- ном, Никоном) много раз ездил из Москвы от бояр к Вору в Калугу и обратно и возил Вору письма от князей Голицыных, Воротынского и Александра Федоровича Жирового-Засекина. Попа пытали 15 (25) октября, и он, выгораживая князя А.В. Голицына, о других упорно повторял, что они были в тайных сношениях с Вором. Гонсевский имел сведения, что войска Вора должны были, по тайному соглашению с мосвичами, напасть на Москву ночью 28-29 октября, побить поляков с их друзьями и захватить Мстиславского. Поэтому пан ввел в Кремль несколько сот немцев, приготовил орудия на стенах и, приведя Москву в осадное положение, взял управление городом в свои руки, "nemine contradicente". Нельзя, конечно, распутать это дело и сказать, кто и в чем был виноват. Поляки
20 С Ф. Платонов впоследствии указывали, что это дело велось гласно и попа в Москве пытали сами бояре, и пытали "не тайно, но созвав многих дворян и гостей и старост и соцких". Бояре же в ответ утверждали, что это дело "затеяли" и вора-попа научили на бояр поляки. А князь В.В. Голицын под Смоленском громко протестовал против оговора попа Харитона и против поверивших ему "бояр": на них он хотел "богу жаловаться" и в своем бесчестье государю бить челом. Ясно, однако, то, что Гонсевский очень ловко воспользовался возникшим против бояр подозрением. Он заставил, в виду военной опасности, московскую администрацию передать в его руки особые полномочия и полную власть над московскими крепостями. Он даже арестовал князей А.В. Голицына, И.М. Воротынского и А.Ф. Засекина. Остальные же бояре, хотя и не были "даны за приставов", однако чувствовали себя "все равно, что в плену", и делали то, что им приказывал Гонсевский и его приятели. От имени бояр составлялись грамоты, боярам "приказывали руки прикладывать - и они прикладывали". При боярах "изменники" распоряжались царской казной и продавали ее, а бояре "лишь только сидели да смотрели". Новые, вовсе худые люди злорадно издевались над попавшими в неволю боярами, а старых дьяков они "отогнали прочь". Один из этих "старых", Григорий Елизаров, убежал в это время "от беды и нужды" в чернцы в Троице-Сергиев монастырь, а потом в Соловки. Другие томились в Москве. "Бог видит сердца наши, - говорили впоследствии бояре, - в то время мы все живы не были". Зато были "живы" люди неродословные, желавшие получить себе честь выше меры хотя бы службою Сигизмунду. С наивной наглостью обращались к королю за боярством такие люди, каковы были, например, рязанские дворяне Ржевские, служившие с города по "выбору". Они лгали королю, будто их "родители преж сего бывали у великих государей в боярех и в окольничих и в думных", и просили короля пожаловать одного из них в бояре, а другого в окольничие, чтобы им "пред своей братьею в позоре не быть!". Вокруг поруганного боярства и ниспровергнутой думы начиналась политическая вакханалия меньшей "братьи", желавшей санов, власти, богатства и думавшей, что ей легко будет завладеть Москвою путем унижения и измененного раболепства перед иноверным победителем195.