Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Таким образом во время кончины Грозного у московского трона, во­преки обычным нашим представлениям, стоял не аристократический круг государственных чинов, не "могущественнейшие роды боярские", как го­ворил С.М. Соловьев, а случайный кружок приближенных царских родст­венников и доверенных лиц. Этому кружку и завещал Грозный (если только он успел что-либо завещать) охрану своих детей. Разумеется, он и не думал устраивать формальную опеку над своим сыном Феодором в ви­де "новой пентархии или верховной думы", как выражался Карамзин. Не было ни малейшей нужды в экстренном государственном учреждении, когда в обычной "ближней думе" могли сойтись ближайшие родственни­ки молодого царя: его родной дядя Н.Р. Юрьев, его троюродный брат И.Ф. Мстиславский и его шурин Б.Ф. Годунов. К этому интимному совету Федора примыкали и Шуйские, потому что Юрьевы, Годуновы и Шуй­ские были между собой во многократном свойстве; именно: дочь Н.Р. Юрьева была за Иваном Ивановичем Годуновым; Б.Ф. Годунов и князь Д.И. Шуйский были женаты на родных сестрах; на родных же сест­рах из семьи Горбатых-Шуйских, Ирине и Евдокии, были женаты князь И.Ф. Мстиславский и Н.Р. Юрьев. Князь В.И. Шуйский в первом браке своем имел женой княжну Е.М. Репнину, родные которой были "братья и великие други" семье "Никитичей" Романовых. Вокруг царя Федора было столько "своих" людей, и притом думных, что и без всякой "пентархии" было кому опекать неспособного монарха и "поддерживать под ним цар­ство". И около другого сына Грозного царевича Димитрия, была своя родня - Нагие. К ним, кажется, примыкал и оружничий царский Б.Я. Бельский, которого иногда называют "дядькою" или воспитателем маленького царевича. Из бояр первого кружка Бельский дружил, как вид­но, с одним только Б. Годуновым, с которым находился в свойстве по же­не Бориса. Остальные бояре были далеки от него. И Бельский и Нагие не принадлежали к высшей московской знати. Несмотря на то, что Бель­ский, находясь в большом приближении у Грозного, был при нем "перво- ближен и началосоветен", Грозный ему не сказал боярства, и Бельский не был "венчан славой совершеннаго имени чиновска", пока при Борисе не стал окольничим, а при Димитрие боярином. Нагие же, редко выслуживаясь до боярства, бывали и в думных дворянах. В "отечестве" своем и в службе родня Димитрия и вообще люди его круга были гораздо пониже тех, кто держался около старшего его брата Федора41.

Ограничивая состав правительственной среды немногочисленным кру­гом царской родни и доверенных слуг, мы тем самым уже устанавливаем определенный взгляд на придворные смуты в первые годы царствования царя Федора Ивановича. Эти смуты не были борьбою за власть и за буду­щий престол "могущественнейших" родов московской аристократии, за которыми стояли бы целые партии боярства; это были простые столк­новения за дворцовое влияние и положение между людьми, причитавши­ми себя в родство с царем. Политическое значение этой борьбе придали не те цели, которыми первоначально руководились борцы, не те средст­ва, которыми они действовали, а те результаты, к каким привела эта борьбаг- формальное признание Б. Годунова регентом государства. Толь­ко тогда, когда Б. Годунов стал "властодержавным правителем" всего Российского царства и тем самым открыто, хотя и косвенно, заявлена была неспособность царя к правлению, придворное первенство Бориса обратилось в политическое. Передача правления в руки Бориса и смерть царевны Феодосии совершили важный перелом в развитии боярской сму­ты. Когда обнаружился вполне физический упадок бездетного царя и ис­чезли надежды на царское "плодородие", то стало очевидно, что дворцо­вый временщик через полномочия регента может приблизиться к облада­нию престолом. Тогда только и могли возникнуть династические притяза­ния и мечтания как в боярском потомстве Рюрика, так и в тех некняжес­ких семьях старого боярства, которые считали себя честнее Годуновых. До тех же пор мы можем наблюдать лишь простые придворные ссоры.