Ода одуванчику

О, вечереет, чернеет, звереет река,рвёт свои когти отсюда, болят берега,осень за горло берёт и сжимает рука,пуст гардероб, ни единого в нём номерка.О, вечереет, сыреет платформа, соритурнами праха, короткие смерчи творит,курит кассир, с пассажиркою поздней острит,улица имя теряет, становится стрит.Я на другом полушарии шарю, ищаценты, в обширных, как скука, провалах плаща,

эта страна мне не в пору, с другого плеча,впрочем, без разницы, если сказать сгоряча.Разве, поверхность почище, но тот же подбой,та же истерика поезда, я не слепой,лучше не быть совершенно, чем быть не с тобой.Жизнь – это крах философии. Самой. Любой.То ли в окне, как в прорехе осеннего дня,дремлет старик, прохудившийся корпус креня,то ли ребёнка замучила скрипкой родня,то ли захлопнулась дверь и не стало меня.

«Я возьму светящийся той зимы квадрат…»

Я возьму светящийся той зимы квадрат(вроде фосфорного осколкав чёрной комнате, где ночует ёлка),непомерных для нашей зарплаты трат,я возьму в слабеющей лампе бедный быт(меж паркетинами иголка),дольше нашего – только чувство долга,Богом, радуйся горю, ты не забыт.Близко, близко поднесу я к глазам окнос крестовиной, упавшей тенью

на соседний дом, никогда забвеньюпоглотить этот жёлтый свет не дано.И лица твоего я увижу овал,руку с лёгкой в изгибе ленью,отстранившую книгу, – куда там чтенью,подниматься так рано, провал, провал.Крики пьяных двора или кирзовый скрип,торопящийся в свою роту,подберу в подворотне, подобной гроту,ледяное возьму я мерцанье глыб,со вчера заваренный я возьму рассвет

в кухне… стало быть, на работу…отоспимся, радость моя, в субботу,долго нет её, долго субботы нет.А когда полярная нас укроет ночьофицерской вполне шинелью,и когда потянется к рукодельюснег в кругах фонарей, и проснётся дочь,испугавшись за нас, – помнишь пламенный трудбыть младенцем? – то, канительюнад её крахмальной склонясь постелью,вдруг наступят праздники и всё спасут.

«Я посвящу тебе лестниц волчки…»