Ода одуванчику

Ранним, ранним утром бредётсято по снегу серому, то по лужам,где, жена, мы с тобою служим? —где придётся, помнится, где придётся,кто бы мог подумать, что обернётсяхудшее время жизни – лучшим.С разводным ключом идёшь, теплоцентраоператор ты или слесарь,блиннолицый, помнится, правит цезарь,и слова людей не янтарь и цедра;с пищевыми отходами я таскаю вёдра;память – как бы обратный цензор.Тени, тени зябкие мы недосыпа,февраля фиолетовые разводына домах, на небе, на лицах, сводыподворотни с лампочкой вроде всхлипа.

Память с мощью царя Эдипавдруг прозреет из слепоты исхода.И тогда предметы, в неё толпоюхлынув – ёлки скелетик, осколок блюдца,рвань газеты, – в один сольютсясветовой поток – он казался тьмоютам, в соседстве с большой тюрьмою,с ложью в ней правдолюбца, —чтоб теперь нашлось ему примененье:залатать сквозящие дыры окондня рассеянного, который сотканиз пропущенных (не в ушко) мгновений,то, что есть, – по-видимому, и есть забвенье,только будущему раскрытый кокон.

«Лучшее время – в потёмках…»

Лучшее время – в потёмках

утра, после ночнойсмены, окно в потёках,краткий уют ручной.Вот остановка мира,поршней его, цепей.Лучшее место – квартира.Крепкого чая попей.Мне никто не поможетжизнь свою превозмочь.Лучшее, что я видел, —это спящая дочь.Лучшее, что я слышал, —как сквозь сон говоришь:«Ты кочегаркой пахнешь…» —и наступает тишь.

Цапля

           Сама в себя продета,                нить с иглой,            сухая мысль аскета,                щуплый слой,которым воздух бережно проложен,           его страниц закладка             клювом вкось, —        она как шпиль порядка,                    или ось,или клинок, что выхвачен из ножен      и воткнут в пруд, где рыбы,                  где вокруг         чешуй златятся нимбы,                   где испуг    круглее и безмолвнее мишени           и где одна с особым

              взглядом вверх,           остроугольнолобым,                   тише всех  стоит, едва колеблясь, тише тени.         Тогда, на старте медля,                   та стрела,     впиваясь в воздух, в свет ли,                   два крыларасправив, – тяжело, определённо,         и с лап роняя капли, —                  над прудом        летит, – и в клюве цапли                рыбьим ртом    разинут мир, зияя изумлённо.

«Я жил в чужих домах неприбранных…»

Вадиму Месяцу