Один

„Как вы считаете, Шолохов сам написал „Тихий Дон“?“ Думаю, что это неважно. Я знаю, что, безусловно, „Тихий Дон“ написал один человек, потому что эволюцию этого человека я с первого тома по четвёртый отслеживаю. Он к четвёртому тому научился писать, достиг библейской простоты и значимости. Ну а кто там писал — какая мне разница? Помните, как очень точно сказал Ильф: „Установлено, что „Илиаду“ и „Одиссею“ написал не Гомер, а другой древнегреческий старик, тоже слепой. И какая разница?“

„Следите ли вы за творчеством Щербакова? Как оно Вам?“ Много о нём написал. Много раз говорил, что я отношусь к нему с восхищением.

Другое дело, что меня очень раздражают многие люди, как всегда меня раздражают определённые люди, которые непременно хотят Щербакова столкнуть лбами со всеми остальными. Щербаков — представитель мощной традиции. В русле этой традиции он существует, с контекстом очень плотно взаимодействует. И мне кажется, что пытаться сделать из него гордого одиночку, отрицающего всех современников — это примерно то же, что сделать имперского поэта из Бродского. То есть, грубо говоря, это поведение неумных фанатов, которые сейчас, разумеется, и эту реплику широко растиражируют, и долго будут её обсуждать и обсасывать, потому что другой радости у них нет.

„Ненависть большинства населения к власти, давшую команду на уничтожение продуктов питания!“ Я не думаю, что это ненависть. Я думаю, что к этому отнесутся очень многие (и уже относятся, судя по публикациям в „Известиях“, на некоторых сайтах), как к ещё одному проявлению… Понимаете, в России есть определённая гордость, довольно снобская, но даже иногда и привлекательная. То есть я понимаю, чем это привлекательно. Это такой культ внешней лихости, „пропадай мой телега“: пропить всё — и тем показать свою гордость, независимость, свою тотальную свободу.

Помните, как Абрамовича зауважали, когда был опубликован его счёт, что он за один ужин пропил 100 тысяч долларов? На самом деле потом оказалось, что не 100 тысяч, и не пропил. Но человек, еврей к тому же, который способен пропить за час годовую учительскую зарплату — этого человека уважают. И после этого зауважали очень сильно Абрамовича. Хотя он много раз пояснил, что ничего подобного не было, а чек фальшивый.

Так же и здесь: человек, который демонстративно жжёт сыр, при этом половине населения этого сыра жгуче не хватает. Нам не важно, чтобы у нас был сыр. Нам важно показать, что мы можем его жечь. Я не говорю, что всем, но некоторым такой культ разрушения очень нравится. Помните, как в фильме „Окно в Париж“ герой неожиданно для нас, на наших глазах, случайный прохожий, ночью в припадке безумной злобы и какого-то восторга уничтожает телефонную будку: валит её, прыгает на ней, выбивает из неё все стёкла и отрывает трубку! Ну да, восторг такой, такая сила.

Нет других представлений о силе, а есть вот такие. Это лихость такая: „А нам ничего не надо! Мы на глазах у всей Европы отморозим себе последние уши!“ Я могу это понять психологически. Мне это омерзительно, конечно, как омерзителен мне пьяный кутёж. Но трезвому среди пьяных — что же портить им удовольствие? Поэтому пока никакой духовной скрепы нет.

Дальше идут какие-то странные наборы букв…

„Интересны были бы лекции по Домбровскому или шире — „Забытый ГУЛАГ““.

Нет, я не считаю, что это забытый ГУЛАГ. Домбровский — один из самых читаемых во всём мире писателей, один из двух людей (второй — Валерий Фрид), умудрившихся написать о лагере жизнеутверждающую, весёлую книгу. Не о лагере, а о тюрьме и допросах. И вообще Домбровский для меня… Вот я не упомянул его, говоря о Солженицыне и Шаламове. Это потому, что он о лагере почти ничего не написал, кроме нескольких гениальных стихотворений. Проза его — это тюрьма, допросы, закон, атмосфера террора, страха в обществе. Я считаю Домбровского великим писателем, очень для меня важным. Я уж не говорю о том, что его стихотворение „Апокриф“ — это лучшее стихотворение, написанное в России вообще на лагерную тему, просто лучшее. Помните:

Даже в пекле надежда заводится,

Если в адские вхожа края.

Матерь Божия, Богородица,

Милосердная Дева моя!

Это как раз гениальные стихи, потому что в них… Я не говорю уже о форме их, абсолютно совершенной. Но там потрясающий совершенно… Помните:

Как открыты им двери хрустальные

В трансцендентные небеса;

И глядя, как кричит, как колотится

Оголтелое это зверьё,

– Ты права, — я кричу, — Богородица!

Да прославится имя твоё!