Одинокие

Человек стоял у него за спиной в двух-трех шагах и смотрел на него. Он был одет в серые брюки и серую свободную рубашку с короткими рукавами, не скрадывающими, однако, форму и объем его бицепсов и трицепсов. Он был коротко острижен и, возможно, даже неаккуратно, и плохо выбрит. (Но эти наблюдения не имели ровно никакого значения). Пятак поймал безразличное, равнодушное даже выражение чужих глаз. (И это был тот единственный миг, когда их взгляды встретились. Потом они оба смотрели на плечи, на руки, на кисти рук, на корпус друг другу, на бедра и на стопы, включив для этого все возможности своего периферического зрения, но только не в глаза. Потому что мнение, что бойцы по движению глазных яблок определяют направление удара, – ерунда! Литературный штамп, созданный Лондоном, Конан-Дойлем, Хемингуэем, Мейлером. Куда там! Спонтанный взрыв во всех мышцах, напоминающий извержение: не предугадать его направление, а силу не измерить – вот что такое удар).

Уже несколько лет Пятак не тренировался в рукопашной. Посчитав однажды, что боксерский опыт с лихвой перекрывает все те навыки, что честно пытался привить ему сержант-инструктор – эксперт по боевому самбо, он, посещая спортзал регулярно, ограничивал себя работой у груши да легкими спаррингами со знакомыми партнерами. И до сегодняшнего дня так было: правой – в туловище, левой – в голову. Двухходовка. Наклон корпуса по ходу движения – ловкий финт. Шаг в сторону, не удлиняя дистанцию, а лишь деформируя её, смещая акценты, вызывая искривление пространства, а оно, словно резиновое между двумя бойцами – все обман. И встречный прямой от противника вдруг становится скользящим, а подготовленный, точно отмеренный апперкот – лишь рассекает воздух над правым плечом. Голова, прикрытая правым плечом, уходит в сторону противоположную… Шаг вперед… В тот момент, когда противник, отыскивая его, разворачивает свое туловище, и, угодив в ловушку своей собственной инерции, как в водоворот, не успевает переставить ноги, и, балансируя на грани равновесия, в этот момент Пятак снова атакует: запускает свою двухходовку. Правой – в туловище, чтобы сбить дыхание, левой – апперкот. Победа!.. До сегодняшнего дня. Но каждый следующий бой начинает новый отсчет.

Кулаки рассекли густой, вываренный в течение длинного теплого дня, застоявшийся воздух крошечного закоулка большого города.

Он так и не стал мастером. Он, пожалуй, был слишком предсказуем. И сейчас, по прошествии лет было ясно, что бокс профессиональный, а не любительский, характеризующийся сумасшедшим темпом и большим количеством легких, но неэффективных, по своей сути, ударов, напоминающих толчки и прикосновения, – был ему гораздо ближе. Бой, а не танец! Бой – обмен тяжелыми полновесными ударами на протяжении десяти–двенадцати раундов, настоящими, потрясающими противника до вибрации в спинном мозге и онемения конечностей, и один последний и сокрушающий! А если он просчитывал, что в завершающей стадии и в последней точке приложения вектора всех сил – хук, апперкот, джебб или кросс не получится достаточно сильным, он его не наносил …Не разменивался. Не пускал свой кулак, запечатанный в тугую повязку и десятиунцевую перчатку, в тот стремительный полет, на старте которого принимало участие всё его поджарое рельефное тело, а на финише – взрыв и искры из глаз. Если – достал. И имитация не была свойством его натуры. Он любил апперкоты и не любил кроссы. Те казались ему слишком длинными и медленными. Апперкот – напротив: от пояса – и вертикально, по линии чужой груди, к подбородку – был короток и потому – стремителен и зол. Он подбрасывал противника вверх, отрывая его кроссовки от пола, а потом – низвергал на непросохший брезент ринга под крики, свист и улюлюканье возбужденной толпы. По правде, в ближнем бою он не брезговал и запрещенными уловками: положив предплечье на шею противника, он, не давая тому отвести лицо от своего тяжелого, порою страшного удара, не отпускал его. Он подставлял чужую челюсть под свой удар, словно неодушевленный предмет, словно грушу, и кости носов по-противному, с чавканьем и чмоканьем, хрустели, а кровавые сопли и плевки падали на белоснежные рубашки рефери еще до того, как те успевали констатировать – запрещенный удар. Но получая в ответ те же коварные и болезненные удары: локтями в челюсть и глаза, со спины – по почкам, да и ниже пояса, он не жаловался, не апеллировал к судьям, не хватался за ушибленное место, а, как всегда, шел вперед, опустив подбородок, прикрывая его и печень. Он не боялся подставиться и встречал прямой правой – лбом, потому что в этот момент пускал свою левую через руку противника вразрез – в челюсть! Нокдаун! Да! Да? Нет, нокаут! (И победно вскинуты обе руки. И цветы. И влюбленные взгляды). У него хватало взрывной силы и природного чутья, но не хватало времени. Три трехминутных раунда – вот и весь короткий бой? На победу просто не хватало времени! Банально.