Одиссей Полихроніадесъ

«Да, Одиссей, я помню эти рчи твои и только теперь я понялъ, до какой степени ты былъ тогда правъ и какъ я ошибался… Прошу тебя, продолжай… И въ малой капл воды изображается сіяніе дневного свтила; и въ незначительныхъ, повидимому, событіяхъ, правдиво изображаемыхъ тобою, только глупецъ не суметъ прочесть залоговъ грядущаго, полнаго ужасовъ и славы, восторговъ и слезъ, самоотверженія и зврскихъ неистовствъ, огня и потоковъ крови, и неповинной ни въ чемъ, и преступной, — только легкомысленный глупецъ не прочтетъ залоговъ того грядущаго, которое стало теперь настоящимъ и о которомъ столькіе простые люди тогда пророчески намъ прорицали…»

«О, разсказывай, разсказывай мн дальше твою исторію, Одиссей…»

Вотъ я выписываю вс эти слова твои изъ письма твоего и повторяю мои собственныя рчи на Халкидонскомъ берегу въ этой тетради, для того чтобы ты еще разъ вспомнилъ о нихъ и чтобы ты никогда отъ нихъ не отрекся и, читая ихъ внимательно, «при бивуачномъ огн», какъ ты пишешь, — сказалъ бы себ твердо и разъ навсегда: «Одиссей и тогда еще, пятнадцать лтъ тому назадъ, въ своей дтской православной преданности Россіи и русскимъ былъ ближе къ истин, чмъ я съ моими воздушными замками, воздвигнутыми на досуг въ веселыхь Аинахъ, у подножія Акрополя нашего и при вид красотъ его невозвратноі славы!»

Да, мой добрый другъ, камень Сизифа, какъ мн казалось, упалъ и разбился въ дребезги и въ прахъ, въ тотъ горькій вечеръ, когда я, сидя на диван моей комнатки въ русскомъ консульств, прислушивался къ тяжелымъ шагамъ гостей, уходившихъ толпой по большой зал, и къ звукамъ музыки, которая провожала ихъ по двору до воротъ… Я слышалъ (ты помнишь) ея беззаботный и громкій смхъ… Я думалъ:

«Увы теб! увы, Одиссей несчастный!.. О, женолюбецъ презрнный, недостойный великаго и геройскаго имени, которое дали теб твои дорогіе родители… О! глупый, презрнный мальчишка, забывшій, что женою и грхъ впервые проникъ въ человчество, забывшій и мудрыя рчи древнихъ людей… Не утверждалъ ли кто-то изъ нихъ, что изъ многихъ женщинъ только одна добродтельна и подобна трудолюбной пчелк, смиренно жужжащей вокругъ семейнаго улья, а что изъ всхъ остальныхъ одна похожа на сварливую, лающую псицу, другая на заносчивую лошадь, третья на льстивую и свирпую кошку…

Промнять мощнаго благодтеля! промнять кого же? представителя православной Россіи на ничтожную и можетъ быть развращенную двчонку, на нчто такое, что мы зовемъ «Палеокорицо! Дьяволокорицо91.»

Все кончено!

А какъ хорошо бы было торгуя богатть подъ снью русской протекціи!.. Какъ прекрасно было бы и самому съ благоразумною постепенностью стать прежде помощникомъ отца и писцомъ великой державы, какъ Бостанджи-Оглу; потомъ, замнивъ усталаго отца, самому сдлаться драгоманомъ… и, наконецъ… вице-консуломъ (кто знаетъ). Да! подобно другимъ обыкновеннымъ грекамъ или славянамъ торговаго сословія въ Турціи, поднять русскій флагъ надъ большимъ и собственнымъ своимъ домомъ въ какомъ-нибудь пріятномъ приморскомъ городк… Какъ это все разумно и прекрасно!.. И какъ хороши эти милые золотые орлики на красной эмали св. Станислава! Съ какимъ вкусомъ золотыя ршеточки… Но… Нтъ… св. Анны я никогда ужъ не получу… Я и большою медалью золотой на столь пышной пурпуровой лент, которую даютъ русскіе у насъ на Восток почтеннымъ торговцамъ, людямъ, помогающимъ ихъ дятельности, я и этимъ знакомъ отличія былъ бы польшенъ вполн…

И вотъ… О, горе мн, горе мн…

Представилось фантазіи моей въ эту минуту одно обстоятельство изъ того времени, когда я еще жилъ въ Загорахъ, у матери, и учился у Несториди.

Однажды пріхалъ въ то время къ роднымъ своимъ изъ Константинополя одинъ богатый загорецъ. На груди его мирно сіяли рядомъ св. Станиславъ и Меджидіе. Я никогда не видалъ этого и съ глубокимъ чувствомъ и жаднымъ любопытствомъ спросилъ у Несториди:

— Господинъ учитель! Какъ же это такъ, что Россія и Турція столь часто враждуютъ, а онъ христіанинъ, и у него и русскій крестъ, и турецкій ниманъ

есть?.. Разв это можно?

— Отчего же нельзя? Видишь — значитъ можно.

Я поинтересовался узнать, какъ же именно можно достичь такого страннаго сочетанія.

Несториди отвчалъ мн такъ:

— Можно даже къ этимъ ниманамъ и эллинскаго Спасителя на голубой лент привсить. Я научу тебя, какъ. Надо длать сперва съ турками какіе-нибудь выгодные обороты, поставки напримръ на войско, и пашамъ хорошія взятки давать. Вотъ — Меджидіе. Потомъ русскимъ доносить на турокъ, что они берутъ взятки и что съ ними жить невозможно. Это — Станиславъ. А изъ того, что заработаешь и отъ турокъ, и чрезъ русскую протекцію, пожертвовать на эллинское возстаніе или на большую школу для борьбы противъ панславизма. Вотъ — Спаситель…

Учитель сначала говорилъ серьезно; но подъ конецъ рчи онъ не могъ уже удержаться отъ улыбки.

Отецъ мой сказалъ тогда, качая слегка головой: — Что ты говоришь ребенку!

А мать моя засмялась громко и весело воскликнула:

— Учитель всегда говоритъ хорошо!.. Правда это!.. Зачмъ человку не быть искуснымъ въ этой жизни?