Одиссей Полихроніадесъ

Эта шуточная и довольно смлая бесда консуловъ кончилась тмъ, что Ашенбрехеръ при насъ общалъ Благову не только написать интернунцію о необходимости удовлетворить жителей Нивицы и семью убитаго Пано и наказать Джефферъ-Дэма, но общалъ ему уговорить даже и Бреше для пользы самой Турціи сдлать то же и далъ слово, что бловую бумагу свою дастъ на прочтеніе Благову. Слово свое онъ сдержалъ, конечно, но онъ не клялся при этомъ, что онъ никакого другого и въ противоположномъ дух донесенія еще секретно не напишетъ своему начальству, и еще, прибавлю, впослдствіи оказалось, что слово, сказанное Благовымъ (не совсмъ въ шутку) о жажд очень строго наказать Джефферъ-Дэма, Ашенбрехеромъ не было забыто.

Вотъ именно около этого времени, когда консулы ршились вс писать (въ Царьградъ о томъ, что Джефферъ-Дэма выпустили на поруки и что его серьезно судить паша кажется не намренъ, явились въ Янину т представители Нивицы, которыхъ Кольйо, какъ земляковъ своихъ, помимо Бостанджи-Оглу, прямо привелъ ко мн въ комнату.

Лишь только до Нивицы дошелъ слухъ о томъ, что Джефферъ-Дэмъ ходитъ свободно по Янин, все село поднялось въ изступленіи и ршилось выселиться во что бы то ни стало и куда бы то ни было. Движеніе это понемногу сообщилосъ и жителямъ другихъ сосднихъ селъ. Однако селяне хотли сначала посовтоваться съ вліятельными лицами въ Янин и пріобрсти себ поддержку въ консульствахъ; поэтому, выбравъ для этой цли надежныхъ людей, они поручили имъ прежде всего обратиться къ Благову и къ эллинскому консулу Киркориди.

IV.

Я принялъ жителей Нивицы, (ихъ было трое), разумется, какъ слдовало, съ уваженіемъ и участіемъ; посадилъ, угостилъ ихъ консульскимъ кофеемъ и самъ крутилъ имъ сигарки и спрашивалъ обо всемъ обстоятельно.

Я видлъ, что я имъ понравился, и одинъ изъ нихъ, старикъ, сказалъ мн такъ:

— Жаль, что отца твоего здсъ нтъ… Какъ это такъ долго безъ хорошаго драгомана консулу оставаться?..

— Отецъ скоро будетъ, — отвчалъ я.

— Когда еще будетъ! А консулу бы нужно пока хорошаго драгомана изъ здшнихъ.

— Вотъ Бостанджи-Оглу пока ходитъ по дламъ въ Порту.

— Не здшній. Нужно бы здшняго, — сказали селяне. — Твой отецъ такой человкъ, какого нужно… А пока бы другого взяли; хорошо бы сдлали. Отчего консулъ Исаакидеса не возьметъ на время? Онъ человкъ грамотный, иметъ и мозгъ, и состояніе, и все, что нужно.

— Онъ и турокъ ненавидитъ такъ, какъ нужно, — прибавилъ съ веселою улыбкой другой.

Я отвчалъ, что это дло начальника, «а я что тутъ?»

— Нтъ, ты посовтовалъ бы это консулу, чтобъ онъ Исаакидеса взялъ.

Я сталъ догадываться, что это какія-нибудь внушенія со стороны самого Исаакидеса, которому хоть на одинъ бы мсяцъ хотлось послужить при русскомъ консульств, чтобы покончитъ скоре какія-нибудь дла свои или дать имъ по крайней мр выгодное направленіе. Я не могъ знать наврное, повредитъ ли это отцу моему или нтъ, и боялся, чтобъ Исаакидесъ не сумлъ бы такъ за это время понравиться своею дятельностью консулу, что отецъ, по возвращеніи своемъ, найдетъ мсто навсегда занятымъ.

Что Исаакидесъ желалъ стать хоть временно драгоманомъ, это я зналъ наврное, потому что онъ сталъ подъ разными предлогами почти ежедневно, съ перваго дня возвращенія Благова, ходить въ консульство и подобострастно улыбаться всмъ намъ.

Бостанджи-Оглу, который и не любилъ меня и завидовалъ мн въ чемъ-то (я и не знаю въ чемъ именно), но и скрываться отъ меня не умлъ, еще вчера, глядя на подходящаго съ поклонами къ Благову Исаакидеса, сказалъ мн такъ:

— Что за дьяволъ, иногда и этотъ Коэвино говоритъ хорошо! Правъ онъ, когда говорилъ, что у этого человка низкій и подлый видъ и что сюртукъ у него ужъ слишкомъ скверный и сальный, и усы даже всегда криво пробриты, и носъ виситъ… Ей Богу все это правда… Гляди, гляди, какъ онъ смотритъ снизу на консула. Хочетъ въ драгоманы попасть, у отца твоего мсто отбить…

— Хочетъ разв? — спросилъ я.

— Одно и то же все твердитъ: «Вамъ безъ Полихроніадеса трудно… Вамъ хоть на время нуженъ мстный человкъ».

— А консулъ что? — еще спросилъ я.

— Не знаю. Молчитъ.

Для меня было понятно, что Бостанджи на всхъ сердится за то, что его самого никто драгоманомъ сдлать не желаетъ. Посмявшись надъ нимъ злорадно въ сердц моемъ, я далъ себ слово написать поскоре обо всхъ этихъ обстоятельствахъ отцу и просить его, чтобъ онъ далъ мн наставленіе относительно моего собственнаго поведенія, когда ко мн люди будутъ обращаться съ вопросами или просьбами, касающимися чего-нибудь подобнаго.

На этомъ-то основаніи и этимъ сельскимъ представителямъ я отвчалъ, что не мн, мальчишк, приличествуетъ давать консулу совты, что онъ знаетъ самъ, кого взять нужно.

Селяне, услыхавъ мой сухой отвтъ, какъ будто даже испугались немного и поспшили согласиться со мной.

— Конечно, конечно! Какъ консулу самому всего не знать!

Но простодушный Кольйо, который присутствовалъ при нашемъ совщаніи, вмшался въ дло и сказалъ своимъ землякамъ:

— Это Одиссей хорошо говоритъ, что ему не пристойно давать консулу совты.

— Не совты, а такъ только одно слово, живя въ дом… мы говорили… Мы тоже знаемъ, — перебили селяне обидчиво.