Одиссей Полихроніадесъ

Чамурья лежитъ неподалеку отъ Адріатическаго моря, на запад Эпира; есть тамъ мста гористыя, есть и небольшіе лса на горахъ, но много долинъ, производящихъ пшеницу, кукурузу, виноградъ, и даже на иныхъ теплыхъ склонахъ разведены рощи оливъ, которыя не растутъ на высокой и холодной янинской долин.

Беевъ турецкихъ въ тхъ странахъ вообще довольно много; въ горахъ Фильятесъ и Маргарити у нихъ большіе дома, пустые, страшные, суровые, на стнахъ у нихъ нарочно для устрашенія нарисованы большіе львы и грозные усатые янычары. Есть въ Чамурь довольно много христіанскихъ селъ, чифтликовъ, зависимыхъ отъ этихъ беевъ, укрпленныхъ за ними старыми фирманами; но есть и свободныя села, кефалохорія; жители ихъ живутъ на своей

земл и беямъ никакими указами ничего платить не обязаны.

Но безпорядки, грабежи и притсненія, которымъ подвергались издавна христіане подобныхъ отдаленныхъ округовъ, гд не было ни страха консульскаго, ни даже хоть сколько-нибудь сильной и разумной мстной власти, принуждали иныя села платить добровольную подать (положимъ хоть бы по двадцати піастровъ со двора) самымъ энергическимъ и вліятельнымъ изъ беевъ Чамурьи, чтобы пользоваться ихъ защитой. Наконецъ, при возрастаніи податей и дороговизны, люди утомились этимъ; правительство султана общало лучшіе порядки, и дйствительно тамъ и сямъ даны были нкоторыя льготы, заведены были, хотя и непрочные, но все-таки боле строгіе порядки. Централизація, которую турецкіе чиновники хотли ввести по примру Франціи, имла свою хорошую и свою худую сторону.

Стараясь больше прежняго все уравнять (по крайней мр съ виду), турецкое правительство вредило христіанамъ тмъ, что уничтожало почти везд ихъ мстныя особенности, ослабляя самоуправленіе ихъ обществъ, но съ другой стороны, не надо этого скрывать, оно все-таки старалось ослаблять и феодальную необузданность беевъ. Оно хотло сохранить за собой однимъ монополію безпорядковъ и притсненій. Однако были естественныя минуты роздыха, въ которыя казалось, что все какъ будто бы и въ самомъ дл стремится къ лучшему устройству.

Вотъ въ одну-то изъ такихъ минутъ, еще въ начал прибытія Рауфъ-паши въ Эпиръ, христіане шестнадцати освобожденныхъ селъ на родин нашего Кольйо объявили беямъ, что больше платить имъ не будутъ, такъ какъ это было не по указу и не по закону, а лишь временно, по нужд и обычаю… О паш вс отзывались какъ о человк добромъ, совершенно чуждомъ фанатизма и здравомыслящемъ, хотя бы и не умномъ; и селяне эти надялись, что онъ поддержитъ несомннныя, вполн законныя права на освобожденіе отъ этого добровольнаго налога, который былъ не только для нихъ бременемъ, но и живымъ укоромъ и стыдомъ для правильной власти… ибо зачмъ же откупаться отъ вліянія частныхъ лицъ или зачмъ подкупать ихъ годовымъ окладомъ, когда есть эта законная власть, и карающая, и заступительная.

Рауфъ-паша дйствительно принялъ въ начал ихъ сторону. Беи жаловались въ Константинополь, докладывая, что эти села не свободныя, а старые, обязанные

чифтлики. Диванъ-эффендиси Ибрагимъ между тмъ сталъ брать деньги вроятно и съ селянъ и съ беевъ, и тяжба затянулась на нсколько лтъ… Потомъ и Рауфъ-паша, всегда почти поддававшійся вліянію дочери и зятя, перешелъ почти совсмъ на сторону беевъ. Селяне, хотя и не слишкомъ бдные, но все-таки утомились, перессорились между собою, раздлились на партіи, и нкоторыя села ршились, чтобы кончить это дло, возобновить платежъ, и пошли къ беямъ съ повинной головой.

Были даже люди, которые обвинили нкоторыхъ старшинъ въ томъ, что ихъ подкупили беи. Трудно, конечно, узнать, правда ли это; предатели есть везд, и нкоторымъ беямъ, разумется, могло казаться выгоднымъ дать одинъ разъ немногимъ старшинамъ и по большой даже сумм, чтобы получать всегда и со всхъ этихъ шестнадцати селъ опредленные доходы.

Какъ бы то ни было, часть христіанъ согласилась возобновить уплату. Нкоторые изъ греческихъ законниковъ и опытныхъ людей совтовали имъ поступить такъ еще потому, что теперь по крайней мр беи не выхлопотали себ еще новыхъ фирмановъ, и старыя злоупотребленія не получили юридической санкціи; но если продолжать тяжбу, то фирманы могутъ быть выданы, и тогда уже будетъ гораздо трудне возобновить дло поздне. Такъ я помню объ этомъ дл, хотя и не совсмъ увренъ, вполн ли я все въ немъ понялъ.

Не вс села и не вс христіане однако были съ этимъ ршеніемъ согласны. Сильне всхъ возставалъ противъ этого тотъ самый убитый молодецъ Пано изъ села Нивица. Ему не было еще и тридцати лтъ, но онъ пріобрлъ вліяніе. Онъ былъ не бденъ, смлъ, уменъ, собою виденъ; Кольйо его зналъ и говорилъ про него съ восторгомъ: «Такой молодецъ! Такой хорошій молодецъ! Свтъ не видалъ такого!»

Онъ жилъ съ молодою женой и молодою сестрой двушкой. «Итакъ, говорилъ Кольйо, у нихъ было весело!

Вс трое молодые. Работаютъ и смются. Все смхъ у нихъ и веселье! А Деспо (это сестра его), только все ее видишь, какъ она бгаетъ туда, сюда и босыми ногами стучитъ, и по горниц, и по лстниц внизъ, и по лстниц вверхъ. Ту-ту-ту-ту!.. Айда… ту-ту-ту — туда… Хорошее семейство!»