Одиссей Полихроніадесъ

Посмявшись такъ оскорбительно, консулъ всталъ, и мы за нимъ. Онъ протянулъ отцу руку, чтобы сказать этимъ: «пора вамъ и уходить отсюда», и нсколько минутъ стоялъ предъ нами, опустивъ глаза въ землю; наконецъ вдругъ поднялъ ихъ на отца и воскликнулъ: «Отъ меня? Чего вы можете ждать отъ меня? Я полагаю, хотя и не наврное… хотя и не наврное, что вы можете ожидать отъ меня всегда прекраснаго совта!»

— Въ какомъ род, г. консулъ? — спросилъ отецъ.

— Въ род того, что нужно придерживаться большей правильности относительно эллинскихъ и вообще иностранныхъ паспортовъ въ Турціи, г. Полихроніадесъ. Несомннные автохтоны Эллады стсненій не имютъ въ этой стран.

Мы поклонились и стали уже спускаться съ лстницы, какъ вдругъ услыхали, что Корбетъ де-Леси спшитъ за нами по большой зал и зоветъ отца. Мы остановились.

— Я долженъ извиниться еще и просить васъ объ одномъ предмет убдительно, — сказалъ онъ любезно. — Убдительно прошу васъ ни куръ, ни тмъ боле птуховъ съ рыжими перьями, примшанными къ блымъ, мн не присылать боле; ибо, если даже и выдергать эти рыжія перья, о которыхъ идетъ рчь, то расположеніе къ этому оттнку остается въ крови у птицы, и она можетъ мн испортить неисправимо, я думаю, всю породу. Особенно птухи! Курицу вашу я пустилъ временно гулять по двору; но птухъ вашъ и до сихъ поръ лежитъ связанный въ углу комнаты кавасовъ, и вы его можете тамъ найти.

Кончивъ рчь, консулъ вжливо поклонился намъ и вернулся въ свои внутренніе покои.

На улиц отецъ пріостановился и сказалъ мн:

— Этотъ старикъ, слушай, рдкое сокровище! Вотъ ядовитый старичокъ какой. Онъ прежде былъ лучше, съ годами сталъ хуже. Ничего, ничего!.. Терпніе!

Отъ Корбетъ де-Леси мы пошли къ м-сье Бреше, французскому консулу.

У него квартира была тоже недурна; но я не замтилъ у него тхъ рдкостей, древнихъ сосудовъ, монетъ, разнородныхъ ковровъ и ковриковъ, какъ у англичанина. Кавассы его были горды, суровы и одни изъ всхъ консульскихъ кавассовъ одты не по-албански, въ фустанеллы и разноцвтныя куртки, а въ низамское турецкое платье, въ панталоны и черные сюртуки, съ кривыми саблями сбоку. Въ город говорили, что это ввела мадамъ Бреше отъ скупости; низамское платье проще и дешевле. Другіе говорили, что на это есть иная причина. Разсказывали, будто бы г-жа Бреше выражается такъ: «Je d'eteste l’habit Albanais; c’est trop Grec. Я ненавижу грековъ. Везд простой народъ золъ, но зле парижскаго работника и простого грека ничего нтъ на свт! стоитъ только послушать, какъ ссорятся и какимъ голосомъ люди кричатъ въ Пире, чтобы понять это».

Насъ провели въ холодную большую пріемную, въ которой не было ни печки, ни жаровни, и заставили ждать насъ однихъ, по крайней мр, цлый часъ.

Все было тихо въ дом. Мы прислушивались. Консул не показывался.

Гордые кавассы не подали отцу даже табаку и бумажки, чтобы скрутить сигары, какъ длаютъ всегда слуги гостепріимныхъ домовъ, чтобы гость не скучалъ, ожидая хозяина.

Видя это обращеніе, отецъ и свой табакъ не смлъ достать изъ кармана. Онъ сидлъ повсивъ голову и грустилъ. Долго тишина не нарушалась ничмъ; только разъ мы услыхали издали громкій женскій голосъ, который довольно сердито кричалъ: «Alfred». Мужской голосъ изъ другой комнаты отвтилъ на это: «Tout-`a-l’heure, Mathilde!»

И потомъ опять все умолкло. Наконецъ дверь растворилась, и вошелъ г. Бреше гордой поступью и съ необычайною строгостью во взор.

Мы стремительно вскочили съ дивана. Г. Бреше былъ худъ и довольно высокъ; онъ казался еще не старъ; волосы и борода его были еще не сды; но все лицо было въ мелкихъ морщинкахъ и, какъ мн и тогда уже показалось, онъ втягивалъ себ внутрь животъ насильно, чтобы выставлять больше грудь впередъ и казаться горде.

Онъ не слъ, а сталъ у стола, оперся на него одною рукой и спросилъ у отца по-гречески, но очень неправильно и непріятно:

— У васъ есть дло? Что вамъ нужно?

— Дла у меня есть, это правда, г. консулъ, — отвчалъ отецъ почтительно. — Но на этотъ разъ я осмлился притти къ вашему сіятельству лишь для того, чтобы рекомендовать себя представителю одной изъ трехъ великихъ державъ, создавшихъ нашу свободную Грецію. Я загорскій уроженецъ и эллинскій подданный, а это мой единственный сынъ.

Г. Бреше молча кивнулъ головой. Онъ наводилъ на меня ужасъ. «Французы никого и ничего не боятся», говорили яніоты. «Они длаютъ везд что хотятъ. А м-сье Бреше не только вспыльчивъ; онъ жестокъ и бьетъ людей крпко, не разбирая ни вры, ни званія, ни возраста».

— Eh bien? — сказалъ г. Бреше. — Ваши дла? Ваши тяжбы? Говорите. Быть можетъ, васъ турки оскорбили или ограбили? Скажите смло. Я выучу ихъ обращаться получше съ людьми. Русскіе учили ихъ, но мало. Теперь возьмемся мы. Говорите! у меня мало времени (онъ взглянулъ на часы).

Изъ другой комнаты опятъ раздалось восклицаніе: «Alfred! Dois-je encore attendre?» И консулъ отвчалъ опять: «Tout-`a-l’heure!»

— Я могу зайти въ другое время, — поспшилъ сказать отецъ. — Извините, что я осмлился обезпокоить васъ.