Одиссей Полихроніадесъ

— Во-первыхъ, — сказалъ отецъ, — всмъ извстно, что я не туркофилъ. Избави Боже! Не проходитъ дня, чтобъ я не возсылалъ молитвы объ удаленіи агарянъ туда, откуда они пришли. Но національная ненависть моя не такъ слпа, чтобъ я не могъ различать одного турка отъ другого и не отдавать каждому должное. Абдурраимъ-эффенди не только не негодяй, а напротивъ того, одинъ изъ самыхъ лучшихъ въ Янин турокъ. Человкъ онъ умный и благородный. Лично я познакомился съ нимъ недавно; но характеръ его давно мн извстенъ, и родъ, къ которому онъ принадлежитъ, древній янинскій родъ, никогда фанатизмомъ и христіаноборствомъ не отличавшійся. Къ тому же въ этой тяжб, которую я знаю давно, онъ не что иное, какъ маска для иной цли. Часть доходовъ съ этой земли была предоставлена издавна одному христіанскому небольшому монастырю, который даже и построенъ былъ туркомъ, ддомъ этого Абдурраимъ-эффенди, по слдующему странному случаю. Этотъ бей запоздалъ однажды зимою въ дорог. На горахъ началъ къ вечеру дуть сильный втеръ, и съ утра уже падалъ снгъ. Съхалъ, наконецъ, бей верхомъ, со всми людьми и вьюками своими, на большое и гладкое поле, по глубокому снгу. хали они долго ли, мало ли, только хали на лай собакъ передъ собою, догадываясь, что Янина близко; огней же городскихъ за бурей снжной не было видно. Наконецъ, съ большими усиліями достигли они до города и тогда только съ ужасомъ и радостію поняли, что перехали по новому льду, поперекъ всего Янинскаго озера. Озеро наше замерзаетъ очень рдко: съ тхъ поръ, кажется, и не случилось этого еще ни разу… И не слыхано было никогда, чтобы кто-либо дерзнулъ переходить у насъ пшкомъ по льду, не говоря уже о лошадяхъ и тяжелыхъ вьюкахъ. Бей сообразилъ тогда, что онъ спустился на ледъ около того мста, гд стояли развалины одного древняго маленькаго скита, разореннаго мусульманами въ смутную годину. Онъ благодарилъ Мать «Пророка-Іисуса», столь дивно его сохранившую; отстроилъ заново на свой счетъ маленькій и красивый скитъ и назначилъ ему въ пользованіе ту самую землю, о которой идетъ теперь рчь. Г. Бостанджи-Оглу упомянулъ о Шериф-бе, племянник Абдурраима. Отецъ Шерифа, по имени Омеръ-бей, былъ женатъ на христіанской двушк, плненной въ 20-хъ годахъ. Эта двушка была матерью Шерифъ-бея; она жива до сихъ поръ; сохранила христіанскую вру, бываетъ нердко въ церкви и пріобщается. Шерифъ-бей очень ее чтитъ, какъ слышно, и любитъ. Съ братомъ покойнаго мужа, Абдурраимъ-эффенди, она въ хорошихъ отношеніяхъ. Земля же, о которой идетъ рчь, находится по наслдству во владніи Шерифъ-бея и его матери, и они выплачиваютъ постоянно доходы на монастырь; земля эта издавна отдавалась внаймы подъ огороды; теперь же, повидимому, Шерифъ-бей и его дядя хотятъ распорядиться ею иначе и выгодне; во всякомъ случа, увеличеніе дохода съ земли увеличитъ и монастырскій доходъ… Куско-бей, съ своей стороны, иметъ претензіи на эту землю, на основаніи какихъ-то длъ его отца съ отцомъ Абдурраима-эффенди, и дло это вообще крайне запутано и темно. Но ясно одно, что Абдурраімъ-эффенди, потомокъ спасеннаго турка, является въ этой тяжб защитникомъ православной церкви и ея доходовъ; а противники его, эти огородники, вовсе и не собственники этой земли; они лишь орудіе Куско-бея. Куско-бей, благодаря своей ловкости и деньгамь, сумлъ выиграть нсколько процессовъ противу богатыхъ турокъ, которымъ онъ часто даетъ деньги за большіе и незаконные проценты для ихъ роскоши и разныхъ прихотей восточнаго воспитанія. Этимъ путемъ онъ пріобрлъ въ собственность же нсколько чифтликовъ, и обязаннымъ селянамъ, какъ слышно, не стало лучше при немъ, чмъ было при туркахъ. По какимъ-то соображеніямъ, онъ въ этомъ дл не хочетъ являться самъ; вроятно, стыдится открыто показать себя грабителемъ церкви и потому посылаетъ огородниковъ плакать по консульствамъ.

Кончивъ это объясненіе, отецъ еще разъ наговорилъ тысячу извиненій, сказалъ, что онъ не дипломатъ и можетъ быть не дальновиденъ, но что по мр силъ своихъ раздляетъ мнніе г. Благова, который просилъ при собираніи свдній ничего не преувеличивать.

Услыхавъ, что ему какъ будто ставятъ въ примръ Благова, Бакевъ опятъ измнился въ лиц и, холодно сказавъ отцу, что онъ все-таки благодаритъ за объясненія, прибавилъ:

— Хотя, конечно, сущность дла… или, лучше сказать, сущность моего взгляда измнить уже не можетъ никто, но я благодарю васъ все-таки за трудъ, который вы на себя взяли.

И обратившись къ Бостанджи-Оглу, онъ сказалъ ему повелительно:

— Чтобы мемуаръ былъ переписанъ во-время… Завтра я его непремнно отправлю… Слышите?