Одиссей Полихроніадесъ

Поздне мы отъ того же Бостанджи-Оглу узнали, что г. Бакевъ бранилъ его за дурныя свднія; мемуаръ разорвалъ, ничего объ этомъ больше не писалъ, и когда огородники пришли опять плакать, онъ ихъ не принялъ, а веллъ имъ сказать, что онъ все уже сдлалъ, что могъ, и никакая сила всхъ здшнихъ безпорядковъ прекратить не можетъ. Это было, положимъ, очень лестно для отца; но обо всемъ этомъ мы узнали, какъ я сказалъ, гораздо поздне; а теперь впечатлніе отъ всхъ визитовъ консуламъ было для насъ не слишкомъ веселое и ободрительное.

Эллинскій консулъ принялъ насъ, разумется, вжливо, и до дверей провожалъ, и говорилъ о долг своемъ относительно греческихъ подданныхъ; но сознался, что защищать ихъ интересы въ Турціи иногда очень трудно держав слабой и туркамъ недружественной. Англичанинъ, несмотря на старое знакомство свое съ отцомъ, насмшливо отказалъ ему въ помощи.

Французъ принялъ его какъ простого носильщика или лодочника, не посадилъ и руки не подалъ. Общалъ все, не зная даже въ чемъ дло. Можно ли ему врить?

Русскаго управляющаго отецъ, вопреки своей обычной осторожности, некстати огорчилъ и оскорбилъ, увлекшись на минуту своимъ старымъ расположеніемъ къ русскимъ чиновникамъ, желаніемъ своимъ видть ихъ всегда толковыми и знающими.

Простившись съ г. Бакевымъ, мы поспшили къ доктору, который ждалъ насъ уже давно и сердился, собираясь на островъ. Г. Бакевъ, недовольный отцомъ, даже не сказалъ ему: «До свиданія, на остров», когда мы прощались.

Онъ едва кивнулъ ему головой, а я, несчастный, усплъ поклониться только спин его.

Досадно и грустно.

Тмъ боле досадно, что наканун пріхалъ въ Янину съ Дуная одинъ еврей и сказалъ, что въ Тульч русское консульство, непремнно и скоро откроется. Какъ бы кстати было, если бы здшніе русскіе чиновники послали бы хорошее рекомендательное письмо тульчинскому консулу для того, чтобъ онъ могъ поддерживать дядю противъ Петраки-бея.

Не досадно ли!

Блестящій серебромъ и золотомъ кавассъ-баши Маноли, бряцая доспхами, выскочилъ къ намъ, когда мы спустились въ нижиія сни консульства. Онъ не могъ покойно слышать въ сняхъ никакого движенія, и ни одинъ кавассъ, ни одинъ слуга не поспвалъ прежде него выбжать изъ кавасской комнаты, чтобы взглянуть, что длается, чтобы вытянуться и сдлать честь паш или иностранному агенту, когда они посщали русскихъ; сказать два-три любезныхъ слова другимъ постителямъ, пониже, подать піастръ нищему по приказанію консула или усмирить какого-нибудь буяна.

Отецъ подалъ ему руку и спросилъ у него тихо:

— Есть ли надежда, чтобы г. Благовъ скоро вернулся? Что слышно объ этомъ? Будь живъ и здоровъ вчно, Маноли! Скажи мн всю правду, что слышно?

— Съ удовольствіемъ, даже съ великимъ удовольствіемъ я скажу вамъ всю правду, г. Йоргаки, — отвчалъ Маноли и улыбаясь поправилъ усы свои. — Я васъ уважаю и люблю. Я скажу вамъ; слушайте, прошу васъ, меня внимательно. У г. Благова есть великія цли. Я его любимецъ, потому что онъ знаетъ твердо, что такое значитъ капитанъ злой Лакки Сулійской39. Злая Сулія! Одно слово и одно названіе! Злая. Это что значитъ? Значитъ — злая, не покоряется никогда. У г. Благова есть великія цли, но онъ ихъ никому не открываетъ. Напримръ со мной… «Маноли!» «Что прикажете, эффенди». (Это мы вмст демъ верхомъ въ пол.) «Маноли!» «Эффенди?» «Когда жъ ты, Маноли, будешь въ самомъ дл эпирскимъ архистратигомъ?» Я отвчаю: «Это, эффенди, въ вашей вол. Вы, эффенди, мой сіятельный г. консулъ, можете вс эпиро-ессалійскія обстоятельства поставить вверхъ дномъ». «Ты думаешь?» говоритъ. Я говорю: «Не только думаю, и увренъ въ этомъ». Онъ замолчалъ. Врьте мн, г. Йоргаки, что онъ даже иногда лежитъ по цлымъ часамъ на диван, закрывъ глаза; это все думы и думы. Напримръ теперь, разв безъ цли онъ меня (меня — кавассъ-баши) здсь оставилъ и не взялъ съ собой? Нтъ. Онъ знаетъ, что г. Бакевъ управляетъ первый разъ консульствомъ, что онъ неопытенъ. Поэтому онъ и сказалъ мн: «Маноли, ты останешься здсь и со мной не подешь. Смотри». Я понялъ и смотрю.

— А гд жъ теперь г. Благовъ и скоро ли, слышно, возвратится? — еще разъ спросилъ отецъ ласково и терпливо.

— Это трудно сказать, — отвчалъ архистратигъ. — Быть можетъ онъ скитается по горамъ и страну изучаетъ, духъ, духъ! И быть можетъ веселится уже въ самой столиц на Босфор. Вы не были никогда, киръ Йоргаки, въ Буюкъ-Дере? Я былъ. Что за великолпіе! Какіе цвты! Что за ужасныя деревья! Церковь; архимандритъ; дамы молодыя, офиціальныя дамы! Каики съ золотомъ. Драгоманъ, и не спрашивайте, это левъ. Борода до сихъ поръ… Туркамъ трепетъ… Деревья, ужасъ… Дамы! Церковь!

Едва-едва избавились мы отъ героя Сулійской Лакки; онъ преслдовалъ насъ еще долго по улиц.

Итакъ, что же, наконецъ? Что же мы узнали и чего достигли?

Узнали мы, что г. Благова едва ли скоро дождемся и что въ Тульч скоро будетъ русское консульство… А достичь мы ничего не достигли.

Захочетъ ли Бакевъ посл этого разговора трудиться для отца, поддерживать его здсь, писать для него въ Тульчу? Сомнительно.