Но далеко не для каждого народа сейчас может найтись цепь событий, к такой атаке ведущая. В случае с британцами – их командиры пойдут в такую атаку, чтобы поддержать репутацию лучшего флота в мире. Японцы – из-за долга перед императором, немцы – из-за боевого товарищества, а мы, русские…
А хрен его знает почему, но мы тоже пойдем! А больше пока, пожалуй, никто на такое и не способен.
На мостике стремительно погружающегося крейсера каперанг Беляев был озабочен спасением команды. К опускающемуся все ниже и ниже правому борту подошли два слегка поврежденных в быстротечной схватке с японскими коллегами русских эсминца шихауского типа. За ними дымил еще один. Остальные пока вели бой, их поддерживали беглым огнем комендоры «Громобоя» и «Витязя», вновь легших на курс догона за удаляющимся японским флотом.
«Так, вроде бы все последние команды отданы. Паники нет, слава богу. Спасательные пояса практически на всех. Плоты на воде. Истребители пришли. Ну, вот и все, пожалуй…
Как же так, по-глупому, вышло? – Беляев размышлял о превратностях судьбы. – Потопить первоклассный броненосец и через каких-то неполных полчаса так непростительно бездарно подставиться под торпеды этих москитов? Да еще днем, имея полную свободу маневра…
Все-таки это несправедливо… Но так не хотелось упускать хвост Того и вставать к миноносцам кормой. И вот… да, за ошибки всегда приходится платить…»
Командир «Памяти Корейца» был уверен, что его замыслу никто помешать не сможет. Он прекрасно понимал, что из пяти с половиной сотен членов экипажа на момент утопления крейсера в живых останется человек триста. От силы четыреста, если повезет. Понятно, что кто-то не успеет или не сможет вовремя подняться на верхнюю палубу, кого-то уже на ней достанет осколок снаряда, ведь японцы так и не перестали обстреливать его корабль. Но это не меняло главного: снять всех на три маленьких кораблика, да еще и за столь короткий промежуток времени, шансов немного. Кого-то неизбежно засосет водоворотом. Кого-то пояса вытянут из бездны живым, а кто-то повстречается в этой крутящей пучине с обломками, всплывающими с крейсера. Как хрупок все-таки человек…
Но ему, командиру корабля, который
– Не пора ли и вам направляться к «Бдительному»? Из машинных и котельных ушли, кстати, все?
– Живые – все.
– Славно. Ну, ступайте же и вы… С Богом.
– И вы уверены, что это все… правильно? – невинно поинтересовался у командира Франк, прислонившись, как и Беляев, к броне рубки и держась за поручни мостика – из-за вновь нарастающего крена стоять на ногах становилось все труднее.
– Знаете, Валерий Александрович, – отозвался Беляев, для которого вторая за год гибель вверенного ему корабля, снова сопровождающаяся потерями в команде, очевидно, стала слишком большим потрясением, – прекратите волынку тянуть! Я приказываю вам покинуть корабль. Это ко всем относится, господа, – зыркнул он на пару мичманов, все еще остающихся на мостике. – Не успеете на истребитель – затянет в водовор…
На палубе разорвался очередной шестидюймовый снаряд с «Фусо», своими осколками проредивший толпу спасающихся матросов и заставивший пригнуться на мостике четверку офицеров. Подняв головы, мичманы увидели стоящего над бесчувственным телом Беляева Франка. В руке он сжимал полуметровый обломок дубового поручня мостика. Вырванный железными пальцами богатыря кусок дерева весил не менее трех килограмов…
Франк под оторопелыми взглядами молодых офицеров обеспокоенно склонился к лежащему командиру.
– Не переборщил часом? Рука-то у меня тяжелая, нервы сейчас ни к черту, – проворчал он, проверяя пульс командира. Убедившись в том, что тот дышит, он повернулся к мичманам. – Значит так, господа-товарищи офицеры… Если кто-то из вас хоть когда, хоть кому кроме своих внуков расскажет, что это
Для верности Франк покачивал куском поручня в такт своим словам, что, безусловно, придавало им дополнительную вескость.