Огненный крест. Бывшие

В сумерки я объехал позиции; стоял туман, густой пеленой нависший над городом. Последний казался вымершим. Не видно было ни одного огонька, изредка, то здесь, то там, вспыхивали разрывы наших снарядов; глухие артиллерийские выстрелы доносились с северной части города. В наступавших сумерках резко стучали пулеметы. В роще, привязанные к дереву, стояли кони и, греясь вокруг костров, пили чай казаки. Продрогший вернулся я в чистую и богатую колонию Иогансдорф и, напившись чаю с превкусным местного изделия сыром, лег спать. На рассвете меня разбудили. Противник перешел в наступление, обрушившись на части… Дроздовского, 3-я пехотная дивизия понесла жестокие потери и, преследуемая противником, отходила на север вдоль железной дороги, при этом был ранен… Дроздовский…

Подняв по тревоге резервную бригаду и приняв необходимые меры по обеспечению своего левого фланга, я приказал дивизии перейти в наступление, дабы облегчить положение соседей…

Я с трубачами и конвоем проехал в Ставрополь. В городе кое-где еще шла перестрелка. На улице и тротуарах лежали убитые лошади, опрокинутые повозки, трупы красноармейцев. Услышав звуки трубачей, народ выбегал на улицу. Многие крестились, плакали, некоторые совали в руки казакам хлеб, папиросы, деньги. Пожилая женщина, бросившись к моей лошади, схватила за стремя и пыталась поцеловать мою руку…»

Борис Михайлович Шапошников накануне мировой войны служил в Варшавском военном округе, по роду службы близко знал всех его офицеров. Тогда-то он и познакомился с капитаном Дроздовским. Он запомнился ему таким: «Энергичное лицо, сжатые губы и холодный взгляд голубых глаз».

Это было само воплощение воли, ума и отваги. Он был подлинным рыцарем белого офицерства.

Вообще вожди белой правды отличались мужеством, свойственным русскому офицерству. Несмотря на возраст и чины, сами водили подчиненных в штыковые атаки. Что это такое — представить очень сложно даже при богатом воображении.

Кроме данных соединений, Добровольческую Армию составляли и другие корпуса, дивизии и бригады; отдельные из них особенно Кутеповский (Добровольческий) корпус, едва ли не сплошь представляли офицеры: это гвардия в гвардии.

Не сполохи и не зарево освещают Россию. Сам православный крест во всю ширь и высоту раскинул огненные руки и тело…

Горят плоть и душа России. Смотри, русский, пойми свое место!

Генерал С. Л. Марков пал 25 июня 1919 г. в одном из первых боев Добровольческой Армии после отдыха на Дону в станице Мечетинской. Вот выдержка из боевого донесения: «…предводительствуемые генералом Марковым части 1-й пехотной дивизии после упорного боя овладели мостом и станцией «Шаблиевка». Задача, поставленная дивизии, составлявшей левый фланг Добровольческой Армии, была блестяще выполнена. Враг бежал, но часть его артиллерии еще продолжала стрелять, и одним из последних снарядов был ранен генерал Марков». Остается добавить: смертельно ранен.

В ростовском госпитале от заражения крови скончался герой-рыцарь Добровольческой Армии — М. Г. Дроздовский. Как вспоминал после генерал Краснов, «генерал Деникин становился одиноким».

С Дона были высланы из пределов России М. В. Родзянко и А. И. Гучков. В канувшей в небытие Думе белое офицерство видело подлых разрушителей России. Тем более не было ходу на юг, к белым, ни Савинковым, ни авксентьевым… Генерал Краснов пишет: «…он (Деникин. — Ю. В.) поставил на своем знамени «единую и неделимую Россию» и все, что не совпадало с этим, было ему ненавистно, и он враждебно к этому относился. Скоропадский был изменником, изменниками были все украинцы… В это время известным поэтом и сатириком Мятлевым в Киеве было написано следующее остроумное стихотворение, рисующее положение юга России к прибытию союзников:

Не поется мне и не пишется,

День-деньской в ушах моих слышится:«Ах ты, Русь моя, Русь родимая,Ты единая, неделимая!..»Из хохлов создав чудом нацию,Пан Павло кроит федерацию,

«Ах ты, Русь моя» и т. д…

Пан Павло — генерал Скоропадский.

Уже к началу 1918 г. (самый заворот Гражданской войны, предельное растяжение сил перед кровавой сечью — только что закончился Ледяной поход Добровольческой Армии, сам Корнилов лежит в земле под Екатеринодаром) до болезненности обостряется еврейский вопрос (с «белой» стороны над ним основательно потрудился Василий Витальевич Шульгин).

О нем вдруг без обиняков заговаривает в своей книге «Наша революция. Ее вожди и ведомые» Юлий Исаевич Айхенвальд. Только первые месяцы над Кремлем полощется красный стяг. Еще живы в Екатеринбурге царь и его семейство. Еще все впереди, но уже погромы пятнают карту России.