Огонь под пеплом

Стоя по колено в воде и стуча зубами от холода, солдаты срезали камыши, которые затем очищали и раскладывали на берегу сушиться, пока не зарядили дожди. Другие заготовляли жерди для стен и крыш, третьи, во взмокших от пота нательных рубахах, копали ямы, четвертые месили босыми ногами глину, смешанную с коровьим навозом, чтобы обмазывать стены полуготовых землянок-бордеев; умельцы складывали внутри каменные печи. Всех, кто не был занят на строительстве и не стоял в караулах, поделили на отряды и отправили на фуражировку: надо было поспешать, пока не выпал снег.

Князь Багратион с адъютантами объезжал верхом позиции, осматривая работы; офицеры подбегали за приказаниями; солдаты при виде генерала вытягивались во фрунт. «Молодцы, ребята!» — говорил им князь; «Рады стараться, ваше высокопревосходительство!» — отвечали ему. Багратион напоминал офицерам, чтобы отхожие ямы не копали близ реки или впадающих в нее ручьев, а всех больных сразу отделяли от здоровых.

Государь требует идти за визирем в Балканы, но от Дуная до гор раскинулась голая степь — чем кормить армию? Одного продовольствия потребуется везти на восьмидесяти тысячах волах, которым самим надобно пропитание, а ведь нужен еще фураж для лошадей, без которого конные полки превратятся в пехоту. Можно было бы встать в линию от Силистрии до Базарджика, уперевшись левым флангом в берег Черного моря, но это не решит задачи по снабжению армии, к тому же родятся новые препоны: Дунай никогда не замерзает так, чтобы транспорты можно было препровождать по льду, зато льдины непременно сорвут мосты, которые уже устроены или устроятся потом. Нет, решиться на зимовку на правом берегу — значит погубить армию. Лучше оставить гарнизоны в крепостях, снабдив их всем необходимым, а прочие войска переправить на левый берег и там зазимовать, чтобы весной, где-нибудь во второй половине марта, снова переправиться через Дунай, ускоренным маршем пройти к Балканским горам, опередив армию верховного визиря, и заставить его заключить мир силой оружия. Багратион так и написал в Петербург и теперь с нетерпением ждал ответа, не решаясь исполнить свой план самовольно, без приказа государя. Тем временем солдатам и офицерам урезали ежедневные порции, лошадям выдавали меньше овса. Князь Петр терпел лишения вместе со всеми, тратя на закупку провианта собственные деньги, лишь бы не касаться экстраординарной суммы. Он лучше умрет голым, чем ошельмованным; честь дороже жизни.

Уже вторая половина ноября! Дни становятся короче, ночи — холоднее и ненастнее, надо на что-то решаться. Доставленный курьером пакет от канцлера Румянцева Багратион вскрывал в лихорадочном нетерпении, но то, что он нашел внутри, словно окатило его ушатом холодной воды. Упрекая генерала за бездействие в удобный момент, когда французы увязли в Испании, Бонапарт не может действовать враждебно против России или направлять к тому Австрию, граф Николай Петрович приложил к своему письму записку о Татарицком сражении барона Казимира Гибша, генерального консула Дании в Константинополе, а еще — список с «Мысли» своего отца, генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, адресованной тридцать лет тому назад Екатерине Великой. Мальчишкой, что ли, его считают? Школяром, не выучившим урока и заслуживающим порки за свою леность? Князь Петр был вне себя. Румянцевым ему тычут в глаза! Так ведь и Румянцев, не сумев взять Силистрию, вернулся за Дунай, а по весне напугал турков обходным маневром, перерезав путь на Адрианополь, и тем мир заставил подписать. Разве Багратион предлагает что-то иное?

Схватив перо, Петр Иванович яростно макал его в чернильницу, покрывая лист быстрыми, скачущими строчками:

«Покорно благодарю вас за заметку! Я очень знаю, что Румянцев был умнее Багратиона! Он собрал совет и перешел обратно — я ни того, ни другого не сделал, слепо повинуюсь воле монарха! Напрасно трудились присылать книгу батюшки вашего, я ее давно читал, и содержание мне ведомо. Не лучше ли воевать против турок, нежели против меня и общего блага? Я здесь ближе всех и лучше знаю! На что вы мне мешаете?»

Он перевел дух, словно после гонки. Ему не верят, а иноземцев слушают! Они уж напишут, будьте покойны! Под Татарицей турков было вполовину больше против русских, но все их атаки были отражены, семнадцать знамен захвачено! Багратион весь день удерживал поле боя и лишь после подхода великого визиря Пегливана-паши с главными силами отступил из-под Силистрии, чтобы не угодить в клещи. «Лучше дайте мне волю, лицом в грязь не ударю, — продолжал он писать, — а если верить чужеземцам, тогда я выйду у вас трус, а я трусом не бывал! Понять не могу, что за выгода? Это жалко, грустно, неполезно, больно и вредно. Я знаю много храбрых издали и после баталии! Прошу Торнео и Аланд в пример не ставить, совсем не то».