Огонь под пеплом

Кстати, и война разоряет далеко не всех, а многих и обогатить способна. Война неизменно оживляет торговлю и промышленность, а также производит благотворное действие на умы, заставляя их сосредоточиться на одной великой цели и позабыть всё то, что занимало их прежде. Да, война сплачивает нацию. А что касается военных расходов… Как раз Мордвинов и представил недавно записку, предлагая, для их сокращения, превратить солдат в землепашцев, выделив каждому батальону по две тысячи десятин земли. В своей записке он ссылался на сочинение генерала Сервана де Жербе, скончавшегося в позапрошлом году в Париже. Эту книгу — «Солдат-гражданин, или Патриотические взгляды на самый выгодный способ обеспечить оборону королевства» — Серван написал еще в 1780 году, будучи капитаном на королевской службе. Эпиграфом к ней он привел строчку из «Георгик» Вергилия: О fortunatos nimium, sua si bona norint — «Им справедливо земля доставляет нетрудную пищу». И вот что он там пишет: «Я нашел истинный способ улучшить благосостояние офицеров и солдат и уменьшить бремя налогов на содержание ополчения. Я предложил сделать наших солдат землепашцами и привел причины, по которым полагал, что государство с легкостью осуществит этот проект… Сие есть совершенно иной способ кормить, врачевать, одевать войска и давать им кров. Цель моя была неизменной: благополучие солдата и облегчение бедного гражданина, всегда более угнетаемого, нежели другие, и менее способного сносить возлагаемые на него тяготы». Александр велел перевести эту книгу на русский язык, а графу Аракчееву, возглавившему Военный департамент, — изучить опыт австрийских военных поселений в Трансильвании.

* * *

«Дорогой папа! Со времени развода Наполеона я раскрываю „Франкфуртскую газету“ с мыслью прочесть там о назначении новой супруги; признаюсь, что задержка вызывает у меня невольную тревогу. Вручаю свою судьбу в руки Божественного Провидения, лишь ему одному известно, что сделает нас счастливыми. Если случится беда, я готова пожертвовать своим личным счастьем для блага государства, будучи убеждена, что истинное блаженство можно найти лишь в исполнении долга, даже в ущерб своим склонностям. Я не хочу об этом думать, но если нужно, мое решение принято, хотя эта жертва будет двойной и от того еще более тяжелой. Молюсь о том, чтобы этого не случилось, и ожидаю Вашего решения с дочерним почтением».

* * *

Александр издевается, неужели Коленкур этого не видит?

Наполеон прочел первую депешу, которая добиралась из Петербурга целый месяц, и принялся за вторую. «Великая княжна Анна вполне сформирована физически; ее рост, стан и всё остальное указывает на это. У нее прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность, и хотя она не красавица, взор ее полон доброты». Ну допустим. Император Александр наконец-то переговорил со своей матушкой, «враждебной из принципа к Императору Наполеону, которым, однако, она глубоко восхищается как полководцем и государственным деятелем», и та как будто утратила непреклонность. Французский посланник обнадежил царя насчет того, что его сестра, став императрицей французов, получит собственную часовню во дворце Тюильри, где сможет посещать службу, отправляемую православными попами. Александр попросил еще десять дней на уговоры. Дьявол!

Доложили о прибытии курьера с двумя новыми депешами — трех- и двухнедельной давности. Император отдал их расшифровать; он прочтет их завтра утром. Прежде чем отпустить секретаря, он продиктовал ему еще два письма.

«Мадам, получать весточки от вас доставляет мне большую радость, но черные мысли совсем вам не идут, — укорял он Марию Валевскую. — Сообщите мне поскорее, что у вас родился красивый мальчик, что вы в добром здравии и веселы. Никогда не сомневайтесь, что я буду рад вас видеть; всё, что касается до вас, возбуждает мой нежный интерес. Прощайте, Мари, я с надеждой ожидаю новостей».

Мари должна быть сейчас где-то в пути между Варшавой и Вадовице. Наполеон уже послал надежного человека к старику Валевскому, тот согласится признать сына императора французов своим — это даже польстит его тщеславию. Так будет лучше для всех. С этим покончили, теперь другое:

«Я был очень рад видеть тебя вчера; я чувствую, насколько твое общество сохранило для меня свое очарование. Я выделил сто тысяч франков для экстраординарной кассы Мальмезона на 1810 год. Ты сможешь посадить всё, что захочешь, и распорядиться этой суммой, как пожелаешь. Я приказал оплатить твою рубиновую парюру, которую прежде оценит казначейство: я не спущу ювелирам воровства. Я повелел предоставить миллион, положенный тебе по цивильному листу в 1810 году, в распоряжение твоего поверенного для уплаты твоих долгов. В несгораемом шкафу Мальмезона ты найдешь пятьсот-шестьсот тысяч франков, можешь заказать себе на них серебряную посуду и белье. Я приказал изготовить для тебя фарфоровый сервиз; к тебе придут за распоряжениями, чтобы он был очень красив. Наполеон».