Огонь под пеплом

Все поспешили навстречу бывшему русскому посланнику, обступили, засыпали вопросами… Андрей Кириллович не был так взволнован со дня кончины любимой жены, после которой он вышел в отставку; в его глазах стояли слезы, губы прыгали; он достал из кармана батистовый платок и закрыл им лицо… Наконец он овладел собой и смог говорить: в Вену явился маршал Бертье, герцог Невшательский, чтобы просить руки эрцгерцогини Марии-Луизы для императора Наполеона. Голос старика стал громким и гневным: чрезвычайному послу Бонапарта оказывают всяческое уважение, на границе его встречал молодой князь Эстергази, князь Шварценберг отдал в его распоряжение свой дворец! Гофмаршал явился за ним при всём параде с тремя десятками карет, запряженных шестериком, чтобы сопроводить его в Хофбург (несколько карет ехали порожняком); князь Мориц фон Лихтенштейн и принц Гессен-Гомбургский скакали верхом рядом с дверцами его кареты с саблями наголо. Путь кортежа пролегал через мост, спешно построенный на развалинах бастиона у Коринфских ворот, который взорвали французы перед уходом из Вены. На Посольской лестнице выстроились лейб-гвардейцы, драбанты, аркебузиры, венгерская гвардия в старинных мундирах; о прибытии чрезвычайного посла доложил обер-камергер, император Франц дал маршалу аудиенцию в присутствии всего двора и принял из его рук крест и ленту ордена Почетного легиона. Обнажив голову, чтобы вручить свои верительные грамоты, Бертье снова надел шляпу во время речи императора! Но самое горькое — этот выскочка, этот парвеню, выбившийся из грязи в князи, будет представлять нового Аттилу во время бракосочетания, которое состоится одиннадцатого марта — через пять дней!

С минуту все стояли как громом пораженные, затем молчание сменилось воплем ужаса. Какая подлость, какое бесстыдство — отдать во власть гнусного узурпатора первую принцессу Европы! Со всех сторон слышались проклятия и сдавленные рыдания; у дам начались нервические припадки, мужчины возмущенно потрясали кулаками. Нет больше справедливости на этом свете! Осталось только уехать из Европы и стать поселенцами в Америке! Бедняжка Луиза, она умрет от потрясения! Ах нет, Господь этого не допустит — возможно, Наполеон сойдет с ума от радости. Или его поразит громом прямо у алтаря! Архиепископ откажется их венчать: на развод необходимо согласие папы…

Одна графиня Потоцкая оставалась спокойна посреди этой бури. Ей в голову пришла мысль, захватившая ее совершенно: не поехать ли ей теперь в Париж, к тетушке Тышкевич? Конечно, она успела соскучиться по детям, оставшимся в Вилянуве, но свадьба императора французов — нет, такое событие нельзя пропустить!

Весь остаток вечера и в карете по дороге домой она обдумывала свой план, прежде чем поделиться им с мужем, но Александр не проявил к нему никакого интереса: ему не терпелось вернуться в Польшу, к своим обычным занятиям. Он уступил жене лишь в том, что написал своим родителям, испрашивая для нее разрешения поехать одной к своей тетушке — родной сестре князя Юзефа Понятовского, которая, много лет назад покинув нелюбимого мужа, переселилась в Париж, где сделалась «рабыней» Талейрана и осталась ему верна даже после его опалы.

Вена бурлила, сватовство Наполеона было у всех на устах. Рассказывали, что император Франц так и не решился сказать дочери о сделанном предложении и подослал к ней Меттерниха, который выложил всё начистоту, не виляя вокруг да около. Принцесса выслушала его хладнокровно, подумала и спросила: «Какова воля моего отца?» Граф возразил: «Не спрашивайте меня, чего хочет император; скажите, чего желаете вы сами». Ответ Луизы был достоин эрцгерцогини: «Я желаю лишь того, что предписывает мне желать мой долг. Когда речь идет об интересах Империи, нужно сверяться с ними, а не с моей волей». Император не удивился этому: он слишком хорошо знал свою дочь. «Я должен думать о счастье подвластных мне народов», — с грустью сказал он Меттерниху, явившемуся его обрадовать.

— Пусть лучше Бони поимеет эрцгерцогиню, чем всю империю, — так выразил ту же мысль старый князь де Линь, чей дом притягивал к себе всех знатных иностранцев хорошего тона.

Графиня Потоцкая была невероятно рада, что ее принимали в этом доме — весьма скромном, с небольшой гостиной, куда приносили из прихожей соломенные стулья, если гостей набиралось слишком много, и аскетическим ужином из бараньего окорока с бессмертным куском сыра, проглотить который помогала тысяча остроумных шуток, рассыпаемых хозяином, и приятная беседа. Растратив огромное состояние, князь де Линь, которому было уже семьдесят пять, стоически переносил нужду, на которую обрек себя расточительством, и сравнивал себя с древним мудрецом, бросившим свои сокровища в море, чтобы обрести веселье и покой. Правда, его жена была противоположного мнения, но на нее никто не обращал внимания.