– Добрый вечер, Като-сан! – поприветствовал я короля хоккайдской таможни.
– Добрый вечер, – буркнул он, не удостоив меня прямым взглядом. – Минамото?
– Правильно, – кивнул я.
– С нами?
– Да, вот решил отдохнуть немного.
– В Ванине? – ухмыльнулся Като.
– Да нет, в Ванине особо не отдохнешь. На судне вот… Морским воздухом хочу подышать.
– Хорошо.
– А вы всегда в такой компании путешествуете? – покосился я на замерших поодаль охранников.
– Хорошая компания, – холодно констатировал он.
– Утром вроде у вас, Като-сан, таких хороших спутников побольше было, – заметил я.
– Дома дел много, я их оставил. Мацуи с Сато мне будет вполне достаточно.
– Достаточно для чего? – не удержался я.
Като ответом меня не удостоил. Его крокодильчик поплыл к сходу с мостика, а следом за ним подались два гигантских «бегемота».
Мы встретились вновь, как приказал строгий капитан Кротов, в девять ноль-ноль, когда рассыпанные по невидимому из-за кромешной тьмы берегу жемчуга отарских огней погасли в безмерной дали и стоять на палубе оказалось решительно незачем. В капитанской кают-компании мы с Ганиным оказались в компании Кротова, Ежкова и Като. Две русские официантки услужливо расставляли перед нами разноцветные блюда с затейливыми закусками. Время от времени из кухни выходил повар Семенко, который хозяйским взглядом оценивал ситуацию на столе и вокруг него и давал официанткам соответствующие, воспринимаемые только женщинами, но не долетающие до наших ушей указания.
– Ну что, господа, начнем по русской традиции с беленькой? – спросил Кротов своих гостей, занося над рюмкой Като-сан запотевшую бутылку с водкой.
Като согласно кивнул.
– Я пас! – ответил Ежков, берясь за графин с апельсиновым соком. – Я сегодня в ночь. Мне до утра бдеть, так что я сочку.
– А мы с Минамото-сан, пожалуй, по пиву! – ответил сразу за нас двоих Ганин и налил себе и мне пива из тяжелой бутылки, на которой синела наклейка «Балтика 3».
Кротов поднял свою рюмку.
– Ну что ж, напитки у всех разные, но тост произнесу общий: за российско-японскую дружбу!
Все согласно кивнули и выпили за общую здравицу каждый свое.
– Приятного аппетита! – пожелал нам капитан. – Закусите, чем нас наш кок сегодня порадовал.
– Он вас каждый день так радует? – спросил Ганин, рассматривая стоящие на столе блюда.
– Семенко не радовать не может! – подал голос из-за его спины повар. – У человека в жизни радостей немного – так чего себе в малом отказывать? Кушайте на здоровье!
– Верно говоришь, Котлетыч! – поддержал его Ежков. – Откажешь себе в малом – большое потом в рот не пролезет!
– Като-сан! – обратился капитан к своему высокому гостю. – Угощайтесь! Стол у нас почти стопроцентно русский! Так что вспоминайте молодость! Ешьте, пожалуйста!
– Черный хлеб? – степенно произнес по-русски Като, поднося к носу ломтик ржаного хлеба.
– Самый настоящий, русский! – ответил Кротов. – Ржаной!
– Свежий! – удивился Като. – Еще теплый! Откуда он у вас на пароходе? В Отару купили?
– Семенко, откуда у тебя теплый черный хлеб? Неужели в Отару затарился?
– Это ванинский! – гордо ответила высунувшаяся из кухни голова повара. – Затаришься в вашем Отару!..
– А как ты его свежим умудряешься сохранять?
– Секрет фирмы!
– Да ладно тебе, Котлетыч! Открой тайну, несчастный! – весело потребовал Ежков.
– Ага, сейчас, Анатолий Павлович! Чтобы потом каждая собака его в Японии свежим неделями держала, да?
– Собака? – недовольно переспросил Ганин.
– Вы его замораживаете, наверное, Семенко-сан, – предположил я, разряжая накалившуюся вдруг обстановку. – А потом размораживаете, водой сбрызгиваете и в тостере разогреваете, так?
– В духовке, – грустно кивнул разоблаченный мною на раз хитроумный повар. – Быстро вы догадались!
– Минамото-сан по роду занятий должен быстро соображать, – заметил капитан.
– Вы что, русский язык преподаете? – поинтересовался Семенко.
– Нет, русский язык он преподает, – кивнул я на Ганина. – Я его больше изучаю и иногда использую.
– Минамото-сан – из полиции Хоккайдо, – сообщил Кротов.
– Ого! Вот так гости у нас сегодня! – с искренним уважением посмотрел на меня Семенко.
При последних словах Кротова Като резанул меня своими ледяными глазами, но ничего не сказал.
– Вы тут насчет Гарика, да? – спросил повар.
– Гарика? – не понял я.
– Ну, Шепелева!
– Семенко, иди к себе на кухню, ладно? – буркнул Кротов. – Иди к себе, хорошо?
– Понял-понял, Виталий Евгеньевич! Залез не в свой огород! Исчезаю! Горячее через полчасика подавать или как?
– А что у тебя на горячее?
– Белужий бочок под сметанкой и жаркое по-совгавански, – хлюпая слюной, доложил Семенко. – Гарнир сложный, но с вашей любимой, Виталий Евгеньич, печеной картошечкой.
– Какое у вас жаркое? – не понял Ганин.
– По-совгавански, – повторил Семенко.
– Это как?
– Как у нас, в Советской Гавани, готовят.
– А как у вас в Советской Гавани готовят?
– А вы полчасика подождите – и узнаете, – отозвался Семенко, так и не определив для себя, как ему держаться с Ганиным.
– А тушенка у тебя есть? – неожиданно подал голос суровый Като.
– Что, простите? – склонился в сторону гостя повар.
– Тушенка. Из свиньи или из коровы.
– Тушенка?..