– Был. Славное место!
– Так вот, ванинский лагерь – те же Гавайи, только с точностью до наоборот, – со злостью произнес брокер.
– Вы знаете, а вот те ветераны, которые внизу едут, – кивнул Ганин себе под ноги, – мне с большой теплотой про свой плен всегда рассказывают. Зла на нас за него не держат. Русский язык с удовольствием учат.
– Понимаю, – кивнул Като. – Это легко объяснить.
– Чем?
– Разрядкой.
– Какой разрядкой? Напряженности на Ближнем Востоке?
– Психологической. При чем здесь Восток, тем более Ближний?
– Я, простите, не понял, о какой разрядке речь.
– И не поймете, Ганин. Вы молодой очень. Мы тогда тоже молодые были. Ни один из нас тогда, в сорок пятом, к плену готов не был. Тогда, в конце войны, умереть за Японию и за императора мы были готовы, но остаться в живых после поражения – нет. А тут вдруг нас не убили! Понимаете? Для нас, японцев, поражение и смерть – одно и то же, и каждый из нас должен быть готовым к смерти в том случае, если он терпит поражение. В сорок пятом же, когда была объявлена капитуляция, мы все приготовились умереть: или в последнем бою с вами, или же на родной земле как предатели и трусы.
– Вас что, дома могли казнить? – удивился Ганин.
– А разве ваших воинов после войны Сталин не казнил?
– Казнил. И после войны, и до, и во время.
– Вот и Япония в этом плане тогда мало чем от Советского Союза отличалась.
– Никогда бы не подумал!
– Это сейчас у нас все чинно, мирно… – продолжил Като, глядя на меня. – А тогда крутилась такая же военная машина, как и ваша, сталинская, и как немецкая, гитлеровская. Вы что, думаете, только у вас одних «Все для фронта! Все для победы!» было?
– Да я как-то на эту тему вообще ничего не думал… – замялся Ганин. – Меня тогда еще даже в пятилетних планах не было. Вы правильно заметили, что я молодой еще. Поздно родился и на войне не пригодился.
– Короче говоря, – продолжил никак не реагирующий на специфический ганинский юмор Като, – я хочу, чтобы вы все тут понимали: у наших бывших военнопленных к России отношению теплое не потому, что ваша Россия – такая замечательная страна, а потому, что там они чудесным образом остались в живых. Русские нас не убили, это так, но заставили работать на себя.
– В итоге получается, что все-таки лучше голодный и холодный плен, чем героическая смерть от горячей пули, – сказал Ганин. – Так ведь?
– Для вас, русских, да, – кивнул Като. – Вам все равно, в каких условиях, лишь бы выжить. Вы до сих пор так существуете. Это ваш жизненный принцип.
– Ну это уже слишком! – возмутился Ганин.
– Вы в Ванино были? – одернул его Като.
– Нет.
– Завтра будете. И сами убедитесь в моей правоте. Мы, проигравшие, у себя за пятьдесят лет после войны человеческие условия жизни сами для себя создали, а вы, победители, – нет. У вас пол-России не живет, а выживает, причем в тех же голоде и холоде, что и мы в сорок пятом. Только мы из плена домой вернулись и новую Японию построили, удобную и богатую, а ваши фронтовики-ветераны ходят с протянутой рукой до тех пор, пока не протянут ноги. Я их каждый раз собственными глазами у вас вижу в том же Ванино, на Сахалине, в Хабаровске… Они могут вот так же, как наши – те, которые внизу, под нами, гречку с киселем едят, – сесть на пароход и поплыть на три дня в Японию? Сами знаете, что не могут.
– Тогда, Като-сан, – вмешался я, – если у вас к России такая антипатия, зачем вам с ней дело иметь? Ваши слезы по поводу бедствования русских ветеранов, извините, крокодиловы.
– Я никаких слез не лью. Как я вам уже сказал, бизнес границ не знает.
– Значит, честь честью, а деньги деньгами, – улыбнулся я. – Деньгами не брезгуете ни под каким идеологическим соусом, так я понимаю? Удобно получается!
Като со злостью посмотрел на меня.
– А вы, господин полицейский, удобств не любите?
– Почему же, люблю! Я такой же японец, как и вы, и для меня комфорт и удобства – вещи необходимые. Просто я не имею лицемерной привычки разносить в пух и прах источники этих удобств. Не имею такой паскудной исторической традиции.
– Какие источники?
– Источники наших с вами японских удобств, Като-сан. Ваш же нынешний – персональный – комфорт, насколько я понимаю, именно Россией обеспечен. Ведь если бы не российский краб с гребешком и креветкой, вы не финансировали бы сейчас этот ваш крестовый поход за святыми мощами.
– А разве мы с вами, Минамото… -сан, – каждое «сан» в мой адрес по-прежнему давалось Като с неимоверным трудом, – виноваты, что боги нашу Японию природными ресурсами обделили?
– Да не об этом речь!
– А о чем тогда речь?
– О том, что в колодец плевать не надо!
– Вылетит – не поймаешь, – осторожно вставил Ганин.
– Я, по-вашему, в колодец плюю? – возмутился Като.
– Вроде того, – подтвердил я. – Капиталы свои на российских ресурсах множите, Като-сан, но при этом Россию с дерьмом мешаете. Некрасиво получается!
– Нам, японцам, Россию не надо с дерьмом мешать. Она сама себя…
Он осекся и посмотрел на неприятно удивленных его откровениями Кротова и Ежкова.