– А мои пацаны, – кивнул Зубило в сторону своих «быков», – тебе в этом помогут.
– А мне что делать? – напомнил о себе Ганин. – Мне под арест никак нельзя, от меня судьба моих японских дедушек зависит. А они еще сувенирами и водкой не затоварились.
– Ты, учительница первая моя, делай что хочешь. Ты же совок, не как он, гость заморский, – указал на меня Зубило своим гранитным подбородком. – Если будешь продолжать лезть куда не следует, то из-за твоей внезапной кончины международного скандала не будет.
– Вас понял, – подобострастно улыбнулся Ганин.
Прощаться с нами ни Зубило, ни его подчиненные не стали и молча покинули номер. Едва за бандитами закрылась дверь, Ганин неожиданно перешел на резкие нотки.
– Ты чего шмалять по ним не начал, Такуя? Ты же вооружен и, следовательно, очень опасен! Такой унизительной процедуре нас подверг!
– Тебя, дурака старого, пожалел, и семейство твое. Да и свое тоже. Не хватало еще, чтобы вместе с урнами дедовскими два свеженьких гроба на «Анне Ахматовой» в Отару пошли. Как это там у тебя на исторической родине называется? «Груз-20»?
– «Груз-200», – поправил меня сенсей.
– Да хоть две тысячи, Ганин… Давай лучше пивка выпьем. Нас же с тобой прервали тут на минуту по пути к этому занятию.
– Давай, – охотно согласился Ганин.
Сенсей поднял с пола высыпавшиеся из пакета бутылки, которые благодаря ворсистому паласу не пострадали, выставил их на журнальный столик, потянулся к шкафчику под телевизионной тумбой за открывалкой и шустро щелкнул бутылочной крышечкой. Сделал он это так быстро, что остановить его в этой опасной затее я не успел, только опрометчиво дернулся в его направлении. И зачем я проявил резвость молодого скакуна, которых тут неподалеку разводят в хидаковских конюшнях? Через секунду мы оба оказались покрыты белой пахучей пеной.
– Один-один, Ганин! – констатировал я. – Теперь ты вот подверг нас унижению. Ты что, вчера родился? Бутылки об ковер хряснулись, им отстаиваться надо было три часа! Иди переоденься и дуй вниз за новой порцией. Деньги-то у тебя есть?
– Имеются, да.
Униженный и оскорбленный, Ганин поплелся выполнять мое чрезвычайное поручение, бурча себе под нос.
– Зато наконец-то в Балтике искупались…
Все оставшиеся до отплытия на нашу с Ганиным Итаку на белоснежной «поэтессе» дни – а их и было всего два – я дисциплинированно провел в стенах гостиницы. Я честно спускался вниз только, как выражается Ганин, для принятия пищи, а так коротал время в номере перед телевизором, совершенствуя свой криминальный русский при помощи бесчисленных современных российских сериалов, из которых мне больше всех приглянулась бесконечная доморощенная сага об устрашающей питерской мафии и бесстрашных ментах с журналистами, а также сага покороче – но тоже какая-то, как учит сенсей, на коленке сделанная – про сплоченную бригаду симпатичного Саши с товарищами.
Ганина я видел внизу мельком только пару раз. Он проводил свой досуг с озабоченными закупкой сувенирной, алкогольной и кондитерской продукции дедушками. Они по нескольку раз совершали набеги на окрестные торговые точки, возвращались в гостиницу, чтобы оставить в номерах разнокалиберные матрешки, миниатюрные самоварчики, экзотические бутылки водки, сделанные в виде то «калашникова», то древнерусского богатырского меча, после чего, что те половцы или татары, уходили в очередной набег. Я же ограничился закупкой в гостиничном киоске вафельных тортиков местного производства и китайских магнитов на холодильник с рекламными видами Хабаровска, Комсомольска-на-Амуре и Ванино.
Утром в день отплытия мне в номер неожиданно позвонил Ковалев и предложил свои услуги по трансферу – то бишь доставке – меня из гостиницы в порт. Я искренне обрадовался этому предложению, поскольку не хотел ехать в одном микроавтобусе с неуемными ганинскими дедушками, тем более что от Като в мой адрес предложения подвезти до порта по понятным причинам не поступало.
Через сорок минут я вышел из гостиницы, изрешеченный суровыми взглядами зубиловских громил, которые вообще-то должны были испытать чувство полного облегчения в связи с моим отъездом, и плюхнулся на левое переднее сиденье ковалевского, как он его ласково называет, «Паджерика».
– Ну что, товарищ японский майор! Как любила говорить моя старорежимная бабка, позвольте, милостивый государь, полюбопытствовать, с пользой ли вы провели свое время на нашей российской – вернее, дальневосточной – земле, – иронично поинтересовался Ковалев.
– Безусловно, – честно ответил я. – Приобрел ценнейший опыт в самых различных областях теоретических знаний и практических практик.
– Да, что по Шепелеву будете делать?
– По Шепелеву работают мои коллеги в Отару. Когда будем в море в зоне сотовой досягаемости, свяжусь с ними и узнаю о том, как продвигается расследование.
– Значит, у вас по-прежнему только «крокодил» на уме?
– Да, рептилия эта мерзкая – сейчас моя главная забота.
– Допускаете, что его повезет кто-нибудь из пассажиров?
– Только в том случае, если он уже плавал на «Анне Ахматовой» в Отару.
– Таковых в нынешней группе нет.