На другое утро Оливеръ проснулся съ легкостью на душ и предался своимъ раннимъ заботамъ съ большей надеждой и удовольствіемъ, чмъ когда либо раньше. Пвчія птички опять были повшены на старыя мста, и самые нжные полевые цвты, какіе можно было найти, снова были собраны для того, чтобы увеселять взоры Розы своей красотой. Дымка печали, которую въ послдніе дни встревоженный мальчикъ видлъ на всемъ, самомъ для него дорогомъ, разсялось словно по волшебству. Брызги росы словно бы ярче сверкали на зеленой листв, среди которой мелодичне шуршалъ втерокъ, а небо было ярче и прозрачне. Состояніе нашихъ думъ вліяетъ даже на вншность предметовъ, Т, кто созерцая природу и своихъ ближнихъ кричатъ, что все мрачно и пасмурно, правы; только темныя краски являются отраженіемъ ихъ собственныхъ сердецъ и глазъ. Настоящіе же цвта нжны, но требуютъ боле яснаго зрнія.
Надо замтить, что отнын Оливеръ совершалъ свои утреннія экскурсіи не одинъ. Съ перваго же утра Гарри Мэйли, повстрчавъ Оливера, нагруженнаго цвтами, почувствовалъ такую страсть къ цвтамъ и обнаружилъ столько вкуса, подбирая ихъ въ букеты, что оставилъ своего юнаго товарища далеко позади. Зато Оливеръ зналъ, гд лучшіе цвты найти. Каждое утро они бродили по окрестностямъ, принося домой прелестнйшіе букеты. Окно молодой двушки было теперь открыто. Ей нравилось, когда къ ней въ комнату вливался богатый потокъ лтняго воздуха и приносилъ ей бодрость и свжесть. За переплетомъ окна всегда стоялъ въ вод отдльный маленькій букетикъ; Оливеръ замтилъ, что эти завядшіе цвты не выбрасываются, хотя каждое утро въ вазочк перемняется вода, и что всякій разъ, когда докторъ появлялся въ саду, онъ обязательно взглядывалъ на этотъ уголокъ подоконника и, многозначительно кивалъ въ головой, продолжалъ свою утреннюю прогулку. Такъ летлъ день за днемъ. Роза быстро выздоравливала.
Оливеру не приходилось скучать, хотя молодая двушка не покидала комнаты и вечернія прогулки не возобновились еще; разв только иногда выходила немного пройтись съ нимъ мистриссъ Мэйли. Онъ съ удвоеннымъ усердіемъ предавался занятіямъ у сдого господина и учился такъ прилежно, что даже самъ удивлялся своимъ быстрымъ успхамъ. Какъ разъ во время этихъ занятій случилось нчто такое, что сильно его испугало и встревожило.
Маленькая комната, въ которой онъ занимался своими уроками, была въ нижнемъ этаж въ задней части дома. Это была настоящая дачная комнатка съ ршетчатымъ переплетомъ окна; кругомъ росли жасминъ и жимолость, втви которыхъ тянулись по оконниц, наполняя комнату сладкимъ ароматомъ. Окно выходило въ садъ, сообщавшійся калиткою съ небольшимъ пастбищемъ, а дальше находились красивый лугъ и лсъ. Въ этомъ направленіи по близости не было видно никакихъ построекъ, и открывавшійся взору ландшафтъ широко раскидывался во вс стороны.
Былъ чудный вечеръ и первыя тни сумерекъ начинали ложиться на землю, когда Оливеръ сидлъ надъ своими книгами. Онъ внимательно читалъ въ теченіи нкотораго времени, но такъ какъ день былъ необычайно длинный и онъ вдобавокъ немало занимался передъ тмъ, то для авторовъ, кто бы они ни были, нтъ ничего обиднаго въ томъ, что мало по малу онъ заснулъ.
На насъ находитъ иногда особаго рода дремота, которая, сковывая тло, не лишаетъ нашъ умъ сознанія окружающихъ предметовъ и позволяетъ ему свободно блуждать кругомъ. Такое состояніе постольку лишь является сномъ, поскольку сномъ можно назвать отягчающую слабость, онмніе силъ и полную неспособность контролировать наши мысли и движенія; и въ то же время мы сознаемъ все, что происходитъ вокругъ, и если мы видимъ сонъ, то слова, дйствительно произносимыя, и звуки, дйствительно существующіе въ подобный моментъ, съ удивительной быстротой приспособляются къ нашему сновиднію, пока дйствительность и воображеніе не образуютъ такого страннаго сплтенія, что потомъ бываетъ почти невозможно раздлить ихъ. Не это еще не самое поразительное свойство подобнаго состоянія. Несомнненъ фактъ, что, хотя наши чувства осязанія и зрнія временно умираютъ, однако наши дремлющія мысли и представляющіяся намъ виднія находятся подъ вліяніемъ — и при томъ подъ вещественнымъ вліяніемъ —
Оливерь очень хорошо зналъ, что онъ находится въ своей маленькой комнат, что его книги лежатъ передъ нимъ на стол, что благоуханный втерокъ блуждаетъ среди вьющихся растеній за окномъ. И въ то же время онъ спалъ. Вдругъ сцена перемнилась. Воздухъ сдлался душнымъ и спертымъ и его обожгла ужасная мысль, что онъ опять въ дом еврея. Вотъ въ своемъ обычномъ углу сидитъ отвратительный старикъ и, указывая на него, шепчетъ другому человку, сидящему рядомъ съ нимъ, и лица котораго ему не видно:
— Тише, другъ мой! — будто бы произноситъ еврей:- это онъ, я въ этомъ теперь увренъ. Уйдемъ!