Оливер Твист

Нсколько минутъ сидли вс молча, а затмъ об старыя сидлки встали, подошли къ камину и, усвшись на корточкахъ, принялись грть свои изсохшія руки. Пламя бросало призрачный свтъ на ихъ сморщенныя лица и длало еще боле ужасными эти безобразныя лица. Такъ, сидя передъ огнемъ, принялись он болтать между собою.

— Анна милая, говорила она еще что-нибудь посл того, какъ я ушла? — спросила посланница смерти.

— Ни слова, — отвчала ея товарка;- она только все дергала вокругъ себя и ломала руки. Ну я придержала ихъ покрпче и она скоро успокоилась. Силъ у нея теперь никакихъ нтъ и мн легко было справиться съ нею. У меня силъ хватитъ еще, несмотря на нашу приходскую пищу.

— А пила она горячее вино, которое ей прописалъ докторъ? — спросила первая.

— Я хотла ей дать, — отвчала другая, — но она такъ стиснула зубы и такъ уцпилась за кружку, что я насилу отняла ее. Я сама выпила вино и это подкрпило меня.

Оглянувшись кругомъ, чтобы удостовриться, что никто не подслушалъ ихъ, старухи ближе придвинулись къ огню и захихикали отъ души.

— Я хорошо помню, — оказала первая, — и она длала то же самое, и какъ еще смялась.

— Да, да, она всегда была веселая, — отвчала другая. — Много, много красиыыхъ покойницъ убирала она, и такія он были чистенькія, какъ восковыя фигурки. Я сама видла ихъ, да!.. Эти вотъ руки трогали ихъ… Я много разъ помогала ей.

Старуха вытянула дрожащіе пальцы, провела ими по своему лицу и сунула затмъ въ карманъ, откуда вытащила старую, выцвтшую отъ времени табакерку, насыпала немного табаку на протянутую ладонь своей товарки, а на свою нсколько больше. Пока он болтали у огня, надзирательница, потерявшая всякое терпніе сидть такъ долго подл умирающей, встала съ мста и, подойдя къ огню, съ раздраженіемъ спросила, долго ли ей еще придется ждать?

— Не долго, мистриссъ, — отвчала вторая, глядя ей прямо въ лицо. — Всмъ намъ недолго придется ждать смерти. Потерпите, потерпите! Она достаточно скоро пожалуетъ къ намъ.

— Прикуси языкъ, идіотка! — сказала матрона. — Скажи мн, Марта, была ли она и раньше въ такомъ состояніи?

— Часто, — отвчала первая.

— И больше никогда не будетъ, — сказала вторая;- то есть, она проснется еще разъ… да только не надолго.

— Ну, тамъ надолго или не надолго, — сказала матрона, — только она не найдетъ меня здсь, когда проснется. Будетъ вамъ на орхи за то, что вы изъ-за пустяковъ потревожили меня. Я не обязана смотрть, какъ умираютъ старухи въ этомъ дом, и не желаю… вотъ и все. Зарубите это себ на носу, безстыжія старыя вдьмы! Вздумайте еще разъ одурачить меня и я скоро отучу васъ отъ этого!

Она приготовилась уйти, когда крикъ обихъ старухъ, вернувшихся на свое мсто у кровати, заставилъ ее обернуться назадъ. Больная сидла на кровати и протягивала руки къ ней.

— Кто это? — кричала она глухимъ голосомъ.

— Тише, тише! — сказала одна изъ старухъ, — ложись лучше, ложись!

— Никогда я больше не лягу живою, — сказала женщина, вырываясь у нея изъ рукъ. — Я хочу разсказать ей… подойдите… ближе! Дайте мн шепнуть вамъ на ухо.

Она схватила надзирательницу за руку и заставила ее ссть на стулъ подл кровати; она хотла уже начать свой разсказъ, когда, оглянувшись кругомъ увидла двухъ старухъ, которыя также приготовились слушать.

— Выгоните ихъ прочь, — сказала она. — Скоре. Скоре!

Старухи завопили въ одинъ голосъ и стали жалобно причитать, что больной очень, вроятно, худо, потому что она не узнаетъ ихъ, своихъ лучшихъ друзей, которые никогда не оставили бы ее. Но тутъ надзирательница вскочила, вытолкала ихъ, заперла дверь и вернулась на мсто. Тогда он запли совсмъ другое и принялись кричатъ сквозь замочную скважину, что Старая Салли пьяна. Здсь была своя доля правды, потому что кром небольшой дозы опіума, прописанной ей аптекаремъ, старуха находилась еще подъ вліяніемъ джина съ водой, которымъ ее угостили товарки.

— Выслушайте меня, — сказала умирающая, стараясь говорить громче, чтобы пробудить въ себ новыя силы, какъ она думала.. — Въ этой самой комнат… на этой самой кровати… я ухаживала за прелестнымъ молодымъ существомъ… Ее принесли сюда съ израненными отъ ходьбы ногами, покрытыми пылью и кровью. Она родила мальчика и умерла. Дайте подумать… въ которомъ году это было?..

— Все равно въ которомъ, — съ нетерпніемъ отвчала ея слушательница, — дальше!

— Ай! — прошептала умирающая, приходя въ прежнее сонливое состояніе. — О ней?.. Что о ней?.. Знаю! — вскрикнула она. Лицо ея покраснло, глаза широко раскрылись. — Я обокрала ее, да! Она еще не остыла… Говорю вамъ, она еще не остыла, когда я ограбила ее!

— Что украла? Говори, ради Бога! — крикнула надзирательница съ такимъ жестомъ, какъ будто бы хотла позвать кого-нибудь на помощь.

— Вещь, — отвчала старуха, закрывая рукою ротъ матроны. — Одну только вещь, которую она имла. У нея не было теплой одежды, она была голодная, но она берегла ее и держала у себя на груди. Она была золотая, говорю вамъ… чистйшаго золота и могла спасти ей жизнь.

— Золотая! — воскликнула надзирательница, склоняясь надъ женщиной, упавшей навзничь. — Продолжай, продолжай же… что еще? Кто была мать? Когда это было?