Она исчезла

В квартире тихо, окна выходят во двор, где растут высоченные тополя, достигающие девятого этажа, — только время от времени слышны перестуки и посвисты электричек.

На кухне и вправду нашлись кофе, колбаса с сыром. Вот только с хлебом действительно беда: лишь пара засохших черных кусочков. Но Римма все равно позавтракала с огромным аппетитом — последний раз нормально принимала пищу позавчера на яхте. Бр-р, об этом даже вспоминать не хотелось!

Квартира ее временных хозяев выглядела хоть и высокодуховной, но изрядно запущенной. Пылища на всех подоконниках, катышки сора на полу, плита в потеках, сероватый унитаз.

Домашней работы Римма не чуралась — и общага, и прежняя жизнь с маменькой ее научили. Да и надо было отплатить семье Паисия за доброту. Она отыскала и пылесос, и швабру с тряпками, и даже моющие средства с перчатками. Оделась в самое простецкое из того, что оказалось в ее сумке — халатик, и взялась за работу.

Закончила часа через четыре, приняла душ. Пообедала борщом, сваренным Марией Алексеевной.

Тревоги и беды позавчерашней ночи стали забываться, словно подергиваться пленкой. Впервые по-явилась мысль: а может, все обойдется? И закончится хорошо?

Но надо было выйти в магазин — и совершить рекогносцировку.

Девятиэтажный дом стоял на тихой улице, лицом к железнодорожным путям — окна квартиры выходили в противоположную сторону, на мини-лес из тополей. Рядом был пешеходный переход через железку — а автомобильного переезда не имелось. Это показалось Римме удачным: всегда можно убежать пехом, если арестовывать приедут на машинах. Вдобавок на противоположной стороне от линии (она туда из любопытства перешла и заглянула) раскинулся настоящий парк, похожий на лес. Позже она узнала, что его так и называли: «Комитетский лес» — в честь дореволюционного комитета попечительства бедным.

До станции ходьбы оказалось минут десять, и вот там действительно царили шум, толчея: магазины, рынок. Помимо заявленных хлеба и масла Римма купила от себя — надо же чем-то отблагодарить семью Паисия — арбуз и дыню.

Деньги у нее после позавчерашнего «эскорта» имелись. Двести евро она поменяла на рубли еще близ Московского вокзала, в банке в Лиговском переулке.

А вечером пришли с работы Парсуновы: все вместе, дружно, втроем — отец, мать, сын. Отца Римма заранее побаивалась, но он оказался шестидесятническим вариантом Паисия: не такой, как тот, религиозный лопух, а бывший стиляга и бард, который и песенку на гитаре слабает, и хохмочку отмочит, и сложное уравнение решит. Звали его Дмитрий Алексеевич.

Сели ужинать, едва помещаясь, на кухне — пришлось отодвинуть от стены столик. Никаких разговоров о Римме, ее обстоятельствах и дальнейшей судьбе не случилось — видимо, Паисий просветил родителей в том, что считал нужным. Мария Алексеевна увидела, что девушка убралась в квартире, и сдержанно, сухо поблагодарила.

Никакого сексуального интереса к себе со стороны Паисия Римма по-прежнему не чувствовала. Скорей, у его папани глаза при виде молодухи разгорелись — но тут девушка была спокойна. С Марией Алексеевной не забалуешь, маманя этому сверканию разгореться не даст, да и сам папаша явно у нее под каблуком, знает свое место.

Поэтому дальше восхищения принесенных Риммой дыней и арбузом со стороны отца не пошло.

И снова она спала в одиночестве в своей изолированной комнате — правда, на всякий случай приставила к двери стул.

А назавтра Римма сходила в близлежащую парикмахерскую, коротко подстриглась и перекрасилась из черного в рыжий: получился совсем другой образ. Волосы скоро отрастут, и она вернется в свой родной огненный цвет. Вернувшиеся с работы Парсуновы ее едва узнали.

Так и потекла их совместная жизнь. Римма оставалась одна на хозяйстве. Ходила по магазинам, готовила обед. Вечером все вместе ужинали.

Телевизор в семье не смотрели, разбредались по комнатам, каждый шелестел своей книжкой. Паисий просиживал, уткнувшись в компьютер.

Однажды, обмирая, Римма попросила разрешения им воспользоваться.

Просмотрела питерскую криминальную хронику. Об убийствах на яхте — да, сообщали. О двух трупах и исчезнувшем без следа пассажире. Но ничего о том, что разыскивается бывшая на лодке девушка. И кроме самых первых горячих информационных заметок никакого развития тема не получила.

В семье Парсуновых имелась одна особенность: по вечерам в субботу они ходили в ближайшую церковь на всенощную службу. А рано утром в воскресенье — снова в храм, на литургию. Исповедовались, причащались. Когда Римма узнала об этом, напряглась. Спросила, как бы шутейно, Паисия: «Ты ведь обо мне ничего на исповеди не расскажешь?» Тот даже поразился: «Это ведь не моя тайна!»

Звали в храм и ее — она вежливо отказалась.

Днем в воскресенье, вернувшись из церкви, все трое, мать, отец и сын, отсыпались. А потом Паисий вдруг предложил Римме:

— Пойдем, может, в ресторанчик? Пообедаем чем-нибудь вредным-недомашним. Пивка выпьем.

— Я думала, православным нельзя. Тем более после этого вашего причастия.

— Упиваться нельзя, а за здоровье можно.