Она исчезла

— Как вас, кстати, зовут? — впервые, на шестом часу знакомства, спросил Паисий. И именно в этот момент она, Наташа Романовская, впервые назвала себя Риммой. Бог его знает, почему. Может, в честь великой характерной актрисы Риммы Марковой. А может, в честь племянницы Наполеона, о которой она недавно читала, — ее салон был местом притяжения светских людей в Париже.

* * *

Поезд прибыл в Москву за полчаса до полуночи.

Римма сказала проводнице, что выходит. Та только обрадовалась — сможет взять на ее койку левого пассажира до Ростова, поезда переполнены.

И все равно, каким бы безобидным и располагающим к себе ни выглядел Паисий, точило ретивое: а вдруг привезет в вертеп, не он, так подельники набросятся, станут измываться. Да и мало ли случаев, когда самый страшный и отпетый маньяк выглядел чрезвычайно обаятельным и усыплял бдительность жертв.

Они перешли на Ярославский вокзал и сели в электричку. Паисий достал телефон, позвонил:

— Мамочка, я приехал. Сейчас в электричке, скоро буду. И знаешь, что? Я приду с девушкой. Нет-нет, не женился. Она мне никто. Просто ей надо какое-то время перекантоваться. Так что приготовь изолированную комнату, ладно? И папу предупреди, чтоб в труселях не расхаживал.

Звонок выглядел совершенно невинным и не был похож на код, которым коварные подельники передают информацию — да и Римма слышала с противоположной стороны довольно милый женский голос. Но все равно оставалась настороже.

Они доехали до станции Болшево. Кругом расстилался город, никакого леса, избушек, трущоб. Многоэтажки, магазины, ларьки, маршрутки. Дошли пешком до девятиэтажки брежневских времен.

Линия электрички проходила совсем рядом, и порой по ней проносились поезда.

Квартира находилась на восьмом этаже в крайнем подъезде. Римма предусмотрительно держалась позади Паисия, чтобы в случае чего убежать — но дама, открывшая дверь, оказалась располагавшей к себе особой лет пятидесяти.

— Вот, мама. Это Римма. Она немного поживет у нас.

Последовал острый, примеривающийся взгляд будущей свекрови: а вдруг эта девчонка станет когда-нибудь ее невесткой?

— Меня можете звать Марией Алексеевной. Сейчас покажу, как у нас тут все устроено. И вы ведь, наверное, есть хотите?

— Как волки, мама.

— Я вам там на кухне накрыла. Сейчас покажу Римме, где что, и пойду спать. Мне завтра к девяти.

— Как и мне, мама.

«И они меня оставят в квартире одну? Серьезно? И где будет в это время папа, имеющий привычку расхаживать в труселях?»

Комната, приготовленная для Риммы, оказалась крошечной, метров девяти, с низкими потолками — но действительно изолированной. Белье застелено чистое, хрустящее. Замка или задвижки на двери не было, но Римме надоело во всем искать подвох, она чувствовала, как устала. И если решила доверять — придется доверять.

Она отказалась есть, только зубы почистила и умыла лицо в крошечной ванной.

Рухнула в постель — и улетела. Провалилась в глубочайший сон, как в черную угольную шахту.

А когда проснулась, часики показывали половину одиннадцатого. Квартира оказалась восхитительно пуста, лишь на кухонном столе лежали ключи и записка, написанная беглым почерком: «Римма, мы все ушли на работу; чувствуй себя хозяйкой. В холодильнике еда, мама наготовила, ешь все, что хочешь. На завтрак, к примеру, колбаса и яйца, на обед борщ. Есть кофе растворимый, чай. Если не трудно, сходи в магаз, купи к ужину хлеба, черного и белого, и масла сливочного. Чтоб не потеряться, наш адрес: Сакко и Ванцетти, дом 32, квартира ***. Мы все будем около семи. П.».

Оставалось заподозрить совершенно изощренный подвох, типа секты — или допустить, что в стране и мире до сих пор существуют подобные иисусики. Или — советские шестидесятники, которые, несмотря на минувшие пятнадцать лет дикого капитализма, живут по коммунистическим правилам: «Человек — человеку друг, товарищ и брат».

* * *

Римма осмотрела пустую квартиру. В ней действительно оказались целых четыре комнаты, но крошечные, распашонкой: гостиная метров восемнадцати, из нее вход в две девятиметровые. И изолированная, примерно той же площади, где она спала. Кухня пупырошная, метров на шесть. В общей сложности не больше пятидесяти квадратов. Стиль такой же, как у них с мамой в Ростове на Коммунистическом: советская бедность.

Одна из комнат была родительской спальней: тахта, полированный гардероб. В другой размещался Паисий: односпальная кровать, рабочий стол с компом, книжные полки. Над столом — портреты Гагарина и Пастернака. На полках — книги по математике, физике, ракетостроению. И очень много религиозных: жития святых, огромная Библия, Иоанн Кронштадтский, Сергей Булгаков, Лосский, Флоренский.

Много книг и в шкафу в гостиной, и тоже не какие-нибудь макулатурные Дрюоны, как у маменьки в Ростове, а все больше духовные и/или научные.

И во всем доме — иконы. Наши, православные. И в гостиной, и на кухне, и в комнате у Паисия. Только в родительской спальне, да у нее в каморке отсутствуют.