Орфей. Часть 1 (СИ)

Иван терпеливо пережидал эти спады её настроения. И знал: наступит ночь - они будут снова пить вино в её номере, ужинать при свечах, и Евино чуть старомодное кокетство и манера прикусывать нижнюю губку будет приводить его в восторг. Здесь, в такой вот нереальный вечер, в тёплом, колеблющемся свете свечей, он впервые в жизни испытал, что такое женщина, осмелился на самое страшное, самое грешное и одновременно распрекрасное действо, которое испокон веков воодушевляло на подвиги, порождало войны и преступления, было скрытой движущей силой высочайших достижений человечества и нижайших помыслов. Словом, только тут он познал то, что другие познают ещё мальчишками. Просто недотёпа-очкарик решился отдать женщине свою физическую любовь лишь вместе с душой. Иначе он не представлял себе этих отношений.

Они спустились к Набережной. В таком городе-легенде нужно было не ездить, даже не летать, а именно бродить пешком. Ева уже держала купленный ей букет из трёх большущих цветов магнолии - белых, томных, с умопомрачительным ароматом. Если их поставить в закрытой комнате и заснуть, от их запаха, говорят, можно умереть. Какая сладостно-изысканная была бы смерть!

Кроме магнолий, Иван ухитрился достать для Евы цветок ленкоранской акации. Такие деревья росли вдоль всей Набережной по пути к Приморскому парку. Он просто подпрыгнул и по-хулигански сорвал этот розовый пушок, чудную метёлочку с жёлтой пудрой пыльцы - можно измазать нос. Ева хохотала, гладила по лицу этой душистой щёточкой. Сегодня её всё беспричинно веселило.

В Приморском парке, в шуме пирамидальных кипарисов, сосен и разлапистых платанов они подошли к бассейну, изображавшему Чёрное море, как точная карта, с Крымским полуостровом посередине, со всеми городами, с голубой, подкрашенной водой. Ева в своём полупрозрачном голубом платье и в такой же широкополой шляпе попрыгала между Крымом и материком, потом ей это надоело, Иван подставил ей руку, она ухватилась, и они пошли дальше, туда, где парк становился всё более заросшим, со своими видениями, с теми воспоминаниями, что возникали откуда-то из детства и томили до сих пор. Иван не мог осознать: мучается ли он сейчас, волнуется или просто переполнен новым для него обожанием, боится потерять свою Еву. Лишь бы она не исчезла, не унеслась, как вот эта желтокрылая бабочка на грядке с приторными петуньями. Вот была - и нет её.

Такая же невесомая, Ева держалась за его локоть, смотрела вдаль из-под своих таинственно затемнённых очков, чуть выпятив нижнюю губку, что означало у неё раздумье. Иван продолжил давно начатый разговор:

- Так какой будет твой ответ? Всё-таки. Окончательный.

- Ты с ума сошёл, мальчик мой, Ванюшка, дорогой мой, - проворковала она мягко.

- И это всё, что ты можешь мне сказать? - в его голосе звенела обида.

- Я люблю тебя. И не скрываю этого. Если надо будет, я осмелюсь сказать это всему свету. Но стать твоей женой... Так поступила бы хищница, жадная и ловкая, которая пользуется очарованностью неопытной души. Нет, Ваня. Я старше тебя на 35 лет. Для брака я не гожусь. Я рада тому, что судьба нас свела. Для тебя это лишь начало любовной эпопеи. Я рада, что открыла тебе первая дверь в этот мир. В нём не только упоение, в нём и горечь, и боль, ты их ещё узнаешь...

- Уже узнал, - буркнул он. - Ты же не согласна.

- Да. Не согласна сломать твою жизнь. А ты - наберись сил и иди дальше. Забудь меня. Найди себе девушку-сверстницу.

Иван закрыл уши ладонями.

- Не надо, не говори так, я не хочу это слышать. Пусть пройдёт время, я буду ждать тебя. Может, ты поймёшь, как это серьёзно с моей стороны. Может быть, передумаешь.

- Пройдёт время, - голос Евы стал трагически безжалостен, - и я стану ещё старше. И, если я пока ещё порхаю, то это, пойми, это уже последнее, уже сумерки моей судьбы. А у тебя - только рассвет, только утро. Мы несоединимы, мы раскиданы друг от друга. И не в нашей власти...

- В моей власти!!! - вдруг рявкнул, напугав её, нерешительный до сих пор мужик и сжал кулак, будто собираясь кого-то ударить, какого-то невидимого врага, возможно, имя которому - само Время...

Ева отшатнулась.

- Ваня, может, у тебя солнечный удар? Ты не перегрелся, случайно?

Он показался ей обезумевшим. Она притронулась изысканной кистью руки, уже со старческими пятнами, к его высокому лбу.

- Хочу тебе кое-что показать, - он достал планшет, открыл его, они присели на старинную скамью в тени платана. - Смотри.

- Ну и что? Я не понимаю, к чему ты клонишь? Собачки какие-то. Чудесные, весёлые, красивые. Это твои? Ух, как прыгают! Вот этот, овчарочка, видно, щенок ещё, до года, такой резвунчик. Что творит! Ах, поросёнок! Туфлю твою сгрыз? Прелесть какая! (это она уже о белой болонке, которая катается по траве брюшком кверху, а Иван, видна только его рука, чешет это самое шёлковое брюшко, раздаётся счастливое повизгивание).

- Смотри, Ева, а вот кошки.