Читаем Орленев полностью

внутренняя, психологическая, подсказывающая и вынуждающая

произносить те слова, которые были единственно необходимы и

единственно возможны в данный момент. Реймерс сказала, что

у нее и у Орленева один счет времени, и уже на первой читке,

повинуясь бессознательному ритму, уверенно и без запинки под¬

хватывала его реплики. Однако полного согласия у них еще не

было. Едва начались совместные репетиции, выяснилось, что

план игры русского актера отличается от принятого в норвеж¬

ском театре.

Те психологические детали, которые непосредственно относи¬

лись к роли Освальда (вроде нервного постукивания по окон¬

ному стеклу), не вызвали разногласий. Споры возникли из-за

портрета камергера; Орленев, волнуясь, доказывал, что без этого

зримого образа прошлого он играть не сможет, ведь по ходу дей¬

ствия он с портретом беседует, задает ему вопросы, злится на

него, угрожает ему (замахивается трубкой). Норвежские актеры

возражали: чего ради фру Альвинг станет вешать на самом вид¬

ном месте в своем доме портрет ненавистного ей человека, память

о котором так для нее обременительна? Находчивый Орленев

мгновенно ответил: «А зачем тогда она строит приют и дает ему

имя камергера и, более того, приглашает сына на торжество от¬

крытия этого приюта?» Нет, портрет камергера — очень важная

подробность, напоминающая о двойной жизни дома Альвингов:

одной — видимой и благообразной, и другой — скрытой и таящей

в себе ложь и фарисейство. Эти доводы возымели свое действие,

и «Привидения» с участием Орленева шли в Норвегии в его ре¬

жиссерской редакции.

Об успехе актера в этом спектакле я уже писал в одной из

предшествующих глав книги и ссылался на отзыв «Дагбладет».

Могу только добавить, что успех шел нарастающей волной и что

газеты единодушно писали о всечеловечности искусства Орле¬

нева: он был русский и прежде всего русский, и он был норвежец,

и он был француз. Тем интересней, что журнал «Театр и искус¬

ство», на страницах которого из номера в номер печатались сен¬

сационные заметки о неудаче орленевской гастрольной поездки

в Америку, о его банкротстве, о его аресте, о его спешном отъ¬

езде, так откликнулся на триумф актера в Норвегии: «П. Н. Ор¬

ленев выступил в Христиании в роли Освальда в «Привидениях» 4.

И ни слова больше. Хорошо, что корреспондент газеты «Русское

слово» оказался более объективным и русские читатели узнали

из его телеграммы правду о норвежских гастролях Орленева:

«Христиания. 5/18. Смелый опыт артиста Орленева играть роли

Ибсена на норвежской сцене увенчался полным успехом. Газеты

отзываются восторженно. «Verdens Gang» пишет: «Представле¬

ние долго не изгладится из памяти»; «Morgenbladet»: «Гений тол¬

ковал гения»; «Dagbladet» сожалеет о невозможности видеть Ор-

ленева в других пьесах Ибсена» 5. Долго-долго выходил Орленев

на вызовы, и к аплодисментам публики присоединилась и труппа.

Он был опьянен успехом и, чтобы продлить эти счастливые

минуты, отказался от участия в официальном ужине с его обяза¬

тельным ритуалом. Он не искал уединения, но ему нужны были

после потрясений этого дня слушатели, которые бы его поняли

с полуслова. Испытывал ли он когда-нибудь такое чувство пол¬

ного освобождения, как в тот норвежский вечер лета 1906 года?

Оп шел издалека к этой вершине, и вот он ее достиг. Теперь

у него было время жатвы, можно было перевести дух, дать себе

волю, погулять, покуражиться... А он боялся пауз в разбеге и,

если не был пьян, боялся эпикурейства, ему нужна была в работе

преемственность, непрерывность, одна волна, набегающая на дру¬

гую. И мог ли он в тот момент подъема для своей исповеди найти

лучшего слушателя, чем «милый Сашенька» Мгебров, такой же,

как и он, бунтарь и бродяга?

В начале ночи они пришли в большое кафе, расположенное

поблизости от Национального театра. Их там знали и усадили за

столик для самых почетных гостей. Они пили кофе вперемежку

с вином, и их беседа затянулась до рассвета. Правильней было

бы назвать эту беседу монологом Орленева; он говорил, Мгебров

подавал немногословные реплики. Через двадцать три года в своих

воспоминаниях Мгебров подробно опишет эту ночь в Христиании:

постепенно вокруг их столика столпились безмолвные лакеи (ув¬

леченный своими мыслями Орленев их не замечал) и «с откры¬

тыми ртами смотрели на лицо Орленева, не понимая, конечно,

ничего, но не имея в то же время сил оторвать от него взгляда,—

так необычайно для них возбужденно и замечательно оно было» 6.

Наступил рассвет, кафе наконец закрыли. Они вышли, сделали

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное