Ороро

Половину ночи он, укутавшись в крылья и шарф, не мог уснуть, трясясь от холода – здешние ветки и листья горели быстрее, чем в Срединном мире, от его запаса не осталось ни листика в считанные часы, – и страха перед криками и хрипами незнакомых животных. Иногда немного сотрясалась земля, от внезапного грохота подпрыгивали мелкие камешки, что-то трещало, падало, что-то вопило, улюлюкало, что-то приблизилось к пещерке и стояло так долго, что Ороро почти решил, что ему показалось, когда эта тварь зашевелилась и ушла. Ороро не заметил, как уснул, и проснулся, когда уже было светло, с колотящимся от ужаса сердцем и еле шевелящимися от холода крыльями. Выпил немного воды, проглотил сухарь и с опаской двинулся в путь.

Днем тэйверенок сделал привал в тени очередного островка деревьев – такие островки встречались все чаще и были все больше, – и нашел несколько грибов, съесть которые поостерегся, крупные орехи с тонкой скорлупой и гроздья крошечных фиолетовых ягод. Собирая их, он заметил среди кустов очертания небольшого зверька и, недолго думая, набросился на него. Усталость была мгновенно забыта перед торжеством скорой победы – откуда-то взялись силы, он даже сумел взлететь в воздух и мимоходом оглядеть окрестности. Он опомнился, когда от зверька остались лишь косточки да три пушистых хвоста. Аппетит от столь жалкого перекуса лишь раззадорился, но требовалось взять себя в руки. Тратить воду на то, чтобы умыться, Ороро не стал – и без того ее было мало. Эх, найти бы реку, хотя бы крошечный родник… Он нахмурился, призадумался, вспоминая поучения Ингрэма. Собрал остатки обеда в мешочек, и медленно зашагал своей дорогой, наблюдая за происходящим, за поведением живущих здесь тварей. Он шел тихо и осторожно, держался низин, и к вечеру набрел на реку. Кольцо сестры указывало на путь, который совпадал с течением, и Ороро с трудом заставил себя успокоиться и не побежать тут же, сломя голову, в этом направлении.

«Я должен быть спокойным и хладнокровным», – твердил он себе под нос, забираясь на самое высокое дерево, которое здесь обнаружил. Чувство надвигающейся опасности подстегивало его все сильнее, чем быстрее солнце клонилось к закату. Ороро съежился на своей ветке, изо всех сил прижимаясь к стволу дерева и наблюдая за просыпающейся внизу ночной жизнью.

Прошло несколько похожих друг на друга дней и ночей. Утром окоченевший от холода Ороро с трудом спускался с дерева, зажигал костер, умывался в реке, ловил рыбу и после завтрака шел дальше. Сухари давно закончились, почти все крючки потерялись, бечевка укоротилась вдвое, но тэйверенок не унывал. Несколько часов подряд он просидел в засаде, чтобы поймать похожего на первую добычу зверька, и в этот раз разделал по всем правилам, которым учил Ингрэм – его острым охотничьим ножом. Мясо съел, потроха оставил для наживки, из сухожилий, на сколько хватило, сплел бечевку, из костей приготовил новые крючки. Однажды съел очередные выглядевшие съедобными ягоды и весь день провалялся с болью в животе и бегал за кустики. Это не остановило его от дальнейшего изучения того, что тут еще можно было съесть, но прибавило пущей осторожности. Несколько раз его чуть не утащила под воду крупная зубастая рыба – когда он упрямился и не хотел бечевку отпускать. Один раз он едва убежал от погнавшейся следом кошмарной твари – подобрался слишком близко, подумав, что выглядит она безобидно и достаточно крупная, чтобы снабдить мясом на несколько дней, и лишь крылья, которые заработали не иначе как от ужаса, его спасли.

Знал бы Ингрэм, что его тут поджидало, отправил бы в Нижний мир?! Глупый человечишко!

Ороро перехватил сумку поудобнее, мельком посмотрел на скрытую рукавом клятву.

Интересно, Ищейки уже пришли в деревню? Уже проведали Ингрэма? Только бы не полезли к нему в голову и не увидели воспоминания об Ороро – тогда его уж точно ждала бы беда. Интересно, что он сказал Мэриэль и остальным в деревне? Поверили ли они? Поверил ли Хорей? Ороро поежился.

Если бы только он остановился тогда и не стал убивать Анн… Вспоминая об этом, Ороро не мог удержаться от горечи и едкого страха, что это может повториться. Он до боли отчетливо помнил, что словно бы наблюдал за собой со стороны – с каким удовольствием вонзал клыки в не сопротивляющуюся, пропитанную острым ужасом плоть. Он помнил, как словно бы слился с тем собой – не мог противиться соблазну и погрузился с головой в то пьянящее чувство долгожданной сытости, своего превосходства, удовлетворенной мести за попранную гордость, усиленные в сто крат торжеством несокрушимой мощи, которую он ощущал всем телом, вплоть до кончика хвоста.

Если бы только он не поддался, а воспротивился глупой обиде и хлынувшему Голоду, Анн была бы жива, Ищейки не стали бы приходить в деревню, и Ингрэм, возможно, вскорости перестал бы искать Двери и начал бы называть его сыном не только при посторонних.