Если не считать налета английской авиации в тот день, когда Германия вторглась в Бельгию и Голландию в 1940 году, — налета, носившего более символический характер, война в первые годы практически не коснулась Эссепа: и архивы Круппа и американское управление по изучению стратегических бомбардировок согласны в том, что первый налет союзной авиации на Эссен, имевший сколько-нибудь серьезные последствия, был произведен только в ночь на 7 января 1943 года. Но даже тогда повреждены были лишь две литейные, которые быстро восстановили. Одна случайная бомба взорвалась в парке виллы Хюгель, не причинив никакого ущерба.
Выкуривая одну за другой свои любимые сигареты «Кэмел», Альфрид неутомимо трудился, занимаясь делами фирмы «Крупп», Имперского объединения по железу и Имперского угольного объединения, Национального совета по вооружению, Рейн-Вестфальского угольного синдиката и Северо-западной металлургической группы, в которой он был заместителем председателя.
По мере того как росла его власть, росли и его партийные обязанности. Он заменил отца на всех важных постах. В то время как Густав машинально пролистывал доклады и донесения, которые он был уже не в состоянии понимать, его наследник, сидя под портретом Гитлера и красным лозунгом на черном фоне «С нашим фюрером — к победе!», расшифровывал запутанные цифровые данные и рассылал приказы на Украину, в Данию, Югославию, Нидерланды и Францию. Берлин наблюдал за ним с некоторым беспокойством. Геббельс записал в дневнике: «Я побывал на заводах Круппа... Меня принял молодой Болен, который теперь управляет фирмой вместо отца... Только время покажет, по силам ли ему справиться с этим гигантским предприятием, на котором, включая филиалы и смежные заводы, занято почти 200 тысяч рабочих». Поразмыслив, Геббельс пришел к выводу, что молодой Крупп произвел на него благоприятное впечатление, и в ту же весну Альфрид был торжественно награжден крестом «За военные заслуги». Долг «фюрера промышленности» был куда менее ясен, чем долг обер-лейтенанта. В отличие от своих братьев-офицеров Альфрид стоял перед сложным выбором. Здесь мы можем провести границу. А проведя ее и изучив архивы Альфрида за эти годы, мы получаем возможность установить, когда именно он перешел эту границу, отделяющую дозволенное от самых гнусных преступлений. И роль, которую играл в Освенциме Крупп, невозможно защитить ни с каких цивилизованных позиций. Впоследствии Альфрид не мог по примеру персонала концлагеря ссылаться на то, что он должен был либо подчиняться приказу вышестоящих офицеров, либо обречь себя на смерть.
Протесты тех, кто заявлял, что насильственный труд военнопленных противоречит нормам морали и международного права, отклонялись или не выслушивались. Еще в 1941 году появление огромных масс военнопленных на заводах Круппа смущало приверженцев консервативных юнкерских традиций. Среди сомневающихся был и Альберт Шредтер, старый крупповский служащий. В течение пятнадцати лет Шредтер управлял огромной верфью «Германия» в Киле. В 1941 году к нему начали присылать толпы голландских, бельгийских и французских солдат, одетых в полосатые тюремные куртки. Вспомнив, что «использование военнопленных для непосредственного производства вооружения является противозаконным», он отправился со своими сомнениями в Эссен. Альфрид объяснил ему, что военнопленные работают уже на Густаль-фабрик, и в доказательство сам провел его по цехам. «Законность использования иностранных рабочих на военном производстве, — предостерег его Альфрид,— обсуждению не подлежит».
Фельдмаршал Вильгельм Кейтель писал, имея в виду Восточный фронт: «Подобные возражения возникают из представления о рыцарском ведении войны. Эта (война) ведется (для) уничтожения идеологии. Поэтому я одобряю и поддерживаю данные меры». В таком виде все это выглядит как теоретический спор. Практическое же проведение «данных мер» обернулось неслыханными ужасами. Кейтель, который был повешен, в частности, и за поддержку этих «мер», сам никакой выгоды из использования военнопленных на военных заводах не извлекал и не видел, как это происходило. Альфрид же, который благополучно вышел из тюрьмы, извлекал прямую выгоду из нацистской «трудовой программы», видел ее реальное воплощение на своих заводах и постоянно получал сведения об ужасах, творившихся в крупповских лагерях, от находившихся у него на службе врачей.
15 декабря 1942 года доктор Виле, его собственный семейный врач, прислал подробный отчет, в котором, в частности, описывалось вскрытие трупа военнопленного, в буквальном смысле слова умершего от голода: «Никаких заболеваний обнаружено не было, хотя установлено состояние предельного истощения. Организм полностью лишен жировой ткани, имеется картина так называемой «серозной атрофии». Печень уменьшена и полностью лишена жира и гликогена; мышечная ткань почти полностью атрофирована». Доктор Вильгельм Егер, старший крупповский врач, инспектировал обнесенные колючей проволокой бараки и пришел к следующему заключению: