Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Дехеншуле был первым таким штрафным лагерем. В показаниях, данных после войны под присягой, Бюлов объяснил, что он часто бывал вынужден «сообщать об иностранных рабочих в гестапо... так как они не возвращались на работу», и что, когда советник по уголовным делам Петер Нолес, глава местного отделения гестапо, поставил его в известность, что тюрьмы переполнены, ему пришло в голову создать отдельный лагерь, из которого рабочие «ходили бы на работу под охраной крупповской заводской полиции». В свое время он сформулировал это иначе. Согласно стенограмме заседания совета директоров фирмы, состоявшегося в январе 1944 года, Бюлов официально заявил Альфриду, что «с иностранцами надо обходиться более строго и требовательно. Для них особенно желательны наказания вне завода. Дехеншуле будет преобразован в штрафной лагерь... под наблюдением гестапо... Офицерам предложено перечислить особенно трудные и неприятные работы, для которых можно использовать этих иностранцев группами по 50—60 человек».

Во время процесса Круппа гестаповец Нолес покончил с собой в нюрнбергской тюрьме. Но до самоубийства он дал показания, занявшие 71 страницу. Смысл их сводился к тому, что его роль в Дехеншуле была чисто формальной. Конечно, мало находилось немцев, которые добровольно признавали себя участниками военных преступлений, однако это заявление Нолеса подтверждается как показаниями уцелевших заключенных и крупповских охранников, так и документами фирмы. Да, конечно, заводская полиция именовала Дехеншуле «дисциплинарным трудовым лагерем, управляемым гестапо и охраняемым заводской полицией». Однако не существует никаких данных о том, что гестапо осуществляло такое управление на практике. С другой стороны, обитатели лагеря видели, что на значках, повязках и фуражках охранников, которые избивали их ребристыми кожаными дубинками, красовалось имя «Крупп». Фриц Фюрер, комендант этого лагеря, состоял на жалованье у Альфрида, и позже Фюрер показал, что распоряжение Бюлова относительно «трудных и неприятных работ» тщательно выполнялось. В документах гестапо, захваченных на Кортенштрассе в 1945 году, имелся адрес лагеря (Дехенштрассе, 22) и его телефонный номер (Эссен, 25-97), но Нолес был слишком занят, чтобы звонить по этому телефону, не говоря уж о том, чтобы лично осматривать лагерь.

Без сомнения, он одобрил бы меры, принятые для охраны заключенных. К ним было бы трудно что-либо прибавить. Окна были снабжены толстыми железными прутьями, помещение окружала двойная изгородь из колючей проволоки, а охранникам было приказано «при малейшем признаке неповиновения и непокорности пускать в ход самые радикальные средства: для подавления сопротивления широко пользоваться огнестрельным оружием; в пытающихся бежать заключенных стрелять немедленно с твердым намерением попасть в них». Заключенные работали по 12 часов в день, все семь дней в неделю, без выходных, и, разумеется, не получали никакой платы. Бюлов так гордился этим лагерем, что 15 марта, предвидя арест «еще многих бельгийцев и французов», настаивал, чтобы фирма «открыла еще один особый лагерь на улице Капитен-Леман». Но этот лагерь так и не был построен. А Дехеншуле был уничтожен во время налета союзников, и заключенных пришлось перевести в наспех построенный лагерь в Оберхаузене.

Глава XIX. САДИЗМ И ЗВЕРСТВА

Видный вашингтонский юрист Дрексел Шпрехер, который следил за всеми Нюрнбергскими процессами, а кроме того, изучил кипы неиспользованных свидетельств и вещественных доказательств, заявил, что дело Альфрида Круппа потрясло его, как ни одно другое. Шпрехер пришел к заключению, что «в использовании рабского труда Крупп превзошел всех других промышленников, включая „ИГ Фарбен индустри"». Нигде садизм, бессмысленное зверство и обращение с людьми, как с неодушевленным сырьем, не достигало такой возмутительной степени». Причина, по его мнению, заключалась в единовластии Альфрида. «Его власть была абсолютной, а потому абсолютно разлагающей».

13 марта 1942 года по всему Эссену были развешаны приказы Главного управления фирмы «Крупп». В них заявлялось, что, «несмотря на повторные указания и предупреждения, многие служащие фирмы продолжают нарушать правила, касающиеся отношения к военнопленным...» Эссенцы «должны понять, что все военнопленные, включая французов, принадлежат к враждебным нациям. С русскими гражданскими рабочими следует во всех отношения обходиться как с военнопленными.

Любое сочувствие представляет собой ложную жалость, которую суды не будут принимать во внимание».

Заключенные — во всяком случае, на бумаге — находились под постоянным надзором. «Особенно добросовестным» иностранным рабочим разрешалось только «совершать прогулки под наблюдением вооруженного немецкого охранника» каждое «второе воскресенье». Их жизнь регулировалась предрассветным воплем полицейского: «Живей поднимайтесь!» и вечерним окриком: «Заткнуть глотки!»