Конечно, опасность угрожала всем (кроме избранных, прятавшихся в бункере виллы Хюгель). Но для крупповцев были устроены хоть какие-то убежища. Рабам они не полагались вовсе. В лучшем случае им разрешалось рыть для себя узкие щели, которые представляли собой самые примитивные укрытия. И все же они были лучше, чем ничего, и по мере того, как налеты усиливались, рабы выкапывали эти ямы голыми руками. Заводская полиция и СС не препятствовали им, но и не оказывала никакого содействия. Охранники Дехеншуле построили для себя прочное бомбоубежище. Там хватило бы места и для их подопечных, но заключенные туда не допускались и вынуждены были довольствоваться узкой щелью, которую они выкопали в пределах лагеря. Такое же положение существовало и на прокатном заводе № 2. Герхарт Марквардт, ветеран-крупповец, проработавший на заводе с 1920 года, рассказывал, что рабочие-немцы превратили гимнастический зал в убежище, укрепив потолок и стены железобетоном. Но когда раздавалась сирена, военнопленные французы, работавшие бок о бок с ними, в убежище не допускались и должны были укрываться в ямах, вырытых в кучах шлака во дворе.
Неумение нацистских бюрократов смотреть на вещи реалистично то злило, то смешило Главное управление, окрестившее Вильгельмштрассе «домом идиотов». Слепой критиковал кривого. С точки зрения Берлина поведение Эссена, бессмысленно бросавшегося жизнью своих рабов, было верхом слабоумия. Самый свирепый работорговец древности знал цену своего живого товара. Он мог унижать своих рабов, оскорблять, скверно с ними обращаться, но при этом он заботился о том, чтобы они сохраняли какие-то силы. Иначе он нее тяжелые убытки. Поэтому пренебрежение, с каким Крупп относился к полезным ему жизням, не поддается объяснению. И то, что он никак не оберегал их от бомбежек, представляет собой только одно из многочисленных проявлении этого пренебрежения. «Против глупости даже боги бессильны», — писал Шиллер в «Орлеанской деве».
Крупп осуществлял самую жестокую программу рабского труда. Иностранные рабочие на его 81 основном предприятии постоянно недоедали и болели, производительность их труда была очень низка. Но Альфрид ничего другого от них и не ожидал. «Естественно, — заявлял он в показаниях, данных 3 июля 1947 года в Нюрнберге, — мы не могли добиться от них производительности нормального немецкого рабочего». Естественно! О, еще бы! Куда было недочеловекам тягаться с расой господ! Ну, правда, он передергивал. Еще 20 марта 1942 года, когда немецкие склады ломились от запасов продовольствия — самых больших за всю историю страны в результате конфискации урожая в оккупированных странах, — очень откровенная внутрифирменная записка сообщала, что на совещании в комендатуре лагеря для русских военнопленных Раумерштрассе, касавшемся вопросов питания, «г-н Хассель из заводской полиции, присутствовавший там, вмешался и сказал... что речь идет о большевиках, а их надо кормить побоями». Альфрид позже признал, что ему и в то время было известно, что его рабы голодают: «Я хорошо помню... частые жалобы на то, что иностранные рабочие получают недостаточное питание».
14 марта начальник инструментального цеха пожаловался, что «работающих здесь русских кормят так скверно, что они слабеют с каждым днем. Обследование, например, показало, что у некоторых русских не хватает сил, чтобы как следует закрепить обрабатываемую деталь. Точно такие же условия существуют повсюду, где работают русские. Если не будут приняты меры для улучшения питания настолько, чтобы от этих людей можно было ожидать нормальной производительности, тогда их использование и все связанные с ним расходы окажутся напрасными и не имеющими смысла».
Действительно, условия на всех предприятиях ком-Дёрна были одинаковы. Четыре дня спустя один крупповский мастер в письме к другому мастеру рассказывал, как лагерные повара раздавали обед: «Что они называют дневным рационом, для меня полнейшая загадка. Да и еда —тоже загадка, потому что они зачерпывали одну жижу и без того уже жидкого супа. Собственно говоря, это была вода, в которой плавали кусочки турнепса. И больше всего она походила на помои... Эти люди обязаны работать на нас — отлично, но следует позаботиться, чтобы они получали хотя бы минимум необходимого. Мне приходилось видеть кое-кого в лагере, и у меня буквально мурашки по коже бегали... А ведь сейчас требуют «повышать производительность». Что-то надо предпринять, чтобы поддержать их трудоспособность».