Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Лагерь этот был Заксенхаузен на реке Хавель; еще до истечения трех четвертей года ему было суждено стать могилой ста тысяч человек. Берта, узнав о беде Тило от Барбары, попыталась послать туда своего шофера с едой (было бы интересно узнать, как она представляла себе жизнь обитателей концлагеря!), и дочь барона, Урсула, принесла пакеты к воротам. Ему не передали ничего. С наступлением зимы положение Тило стало отчаянным. Ему было почти шестьдесят лет, до дня своего ареста он вообще не знал, что такое лишения, и можно только удивляться тому, как хорошо он переносил холод. Позже он объяснял это тем, что всю жизнь проводил много времени на открытом воздухе. Однако худшее было еще впереди. Когда передовые части армии маршала Жукова приблизились к лагерю, его комендант, штандартенфюрер СС Кейндель, построил 40 тысяч еще остававшихся в живых заключенных в две колонны и под проливным дождем погнал их на запад. Отстававших убивали тут же; врач Красного Креста, следовавший за колонной, насчитал двадцать трупов на протяжении первых четырех миль — все эти люди были убиты выстрелом в затылок. Только на одиннадцатый день колонны были перехвачены американскими войсками. Барон, когда его вернули к жизни, поклялся, что никогда не забудет «этого преступления», этого «стыда и позора немецкой нации». Позднее он написал в своих мемуарах: «Стало совершенно ясно, что Германия потерпела крах!»

* * *

Как ни был предан Альфрид воюющей Германии, наиболее важным для него оставалось благосостояние фирмы. Концерн уже взвесил свою будущую позицию и выработал крайне дерзкий и беззаконный план. Если бы про него проведал фюрер, он разделался бы с Круппом без всякой пощады. Но альтернативой было заведомое банкротство. К 1942 году Густав накопил более 200 миллионов марок в ценных государственных бумагах. Этот тюк гербовой бумаги представлял собой основу наследства Альфрида, и ему предстояло от нее избавиться. Повреждения, которые причиняли налеты английской авиации заводам Круппа, требовали новых капитальных затрат. Как указывал в то время член совета директоров Фридрих Янсен, «мы должны так укрепить наше финансовое положение, чтобы после окончания войны мы были в состоянии восстановить заводы собственными средствами». Поэтому ликвидация ценных бумаг началась с первого же дня воцарения нового Круппа.

Его помощники согласились, что такая политика будет наиболее здравой. В Нюрнберге Иоганнес Шрёдер, помощник Янсена, показывал:

«Под воздействием этих воздушных налетов и положения на фронтах мы поняли, что Германия проиграла войну, и в строгой тайне говорили об этом между собой... Ввиду надвигающегося поражения директора Круппа больше всего стремились к тому, чтобы спасти хоть что-нибудь для послевоенной эры. Мы хотели, чтобы фирма встретила будущее в состоянии такого финансового здоровья, которое помогло бы ей уцелеть... Вместо того чтобы помещать свои активы в военное производство, а затем лишиться их, фирма приняла новую политику и тайно старалась держать свои активы в Наиболее ликвидной состоянии. Она избавилась от облигаций военных займов, требовала возмещения военного ущерба наличностью и добилась выплаты наиболее крупных долгов империи».

На практике полная ликвидация оказалась опасной. Этим фирма была обязана Штауффенбергу. Как объяснил Шрёдер, «нам надо было соблюдать величайшую осторожность, особенно после 20 июля 1944 года... когда потребовали, чтобы все ликвидные активы передавались на финансирование войны. Так как мы не могли пользоваться почтой, Янсен лично посетил все филиалы и объяснил суть нашей политики». Это была рискованная затея. Шрёдер признал, что Альфрид и его подчиненные «понимали, какому риску они подвергались». На их стороне было одно преимущество: Гиммлер ничего не понимал в фокусах крупного капитала. Он не имел ни малейшего представления о том, чем занимался Крупп. Сначала не понял этого и один из членов Нюрнбергского трибунала. «Чего они рассчитывали этим добиться?» — осведомился он четыре года спустя. Шрёдер ответил четко и ясно. «Накопив большие банковские резервы, — объяснил он, — фирма оставалась жизнеспособной». В общей сложности было продано на 162 миллиона марок ничего не стоящей бумаги, «так что, когда закончилась война, у пас в руках осталось только около 68 миллионов марок в государственных займах». Можно было бы спустить и их, сказал он, но это «отдавало бы пораженчеством».

♦ ♦ ♦

Тайная распродажа государственных бумаг достигла кульминационной точки летом 1944 года. Все эти жаркие дымные недели альфридовское Главное управление функционировало в состоянии сдержанной паники. И объяснялась она не только безумием, горевшим в глазах раненого фюрера. У Альфрида были все основания полагать, что командование англо-американских армий во Франции подумывает о его кузнице оружия, и он был прав.

Пока Альфрид в Эссене трудился наперегонки со временем, состояние его отца быстро ухудшалось. В начале 1944 года у Густава произошел второй инсульт.