Первая Берта пе могла и мечтать о той независимости, какой пользовалась жена ее правнука. Однако Вера стремилась еще более увеличить свою независимость, пользуясь той отрывочной информацией, которую ей удавалось подхватить. Постепенно ей удалось узнавать довольно много. Например, ей стало известно, что, помимо капиталовложений в Западной Германии, ее супруг имел свыше четверти миллиарда долларов на счетах в банках Швейцарии, Индии, Аргентины, ФРГ, США и на Багамских островах. Сама по себе эта цифра, будь она опубликована, могла стать поводом к финансовой ревизии, которая и без того грозила Круппу в любой момент. И такой момент стремительно надвигался.
Когда это благодаря Вере все-таки произошло, один из членов совета директоров, смахнув в корзину одним движением руки все бумаги, воскликнул: «Вот какое влияние может оказать, сама того не зная, женщина на будущее фирмы!»
Но фрау Вера Хоссенфельдт фон Лангер Визбар Кнауэр Крупп фон Болен унд Гальбах знала, что делает.
♦ ♦ ♦
Осенью 1954 года рурская королевская семья сочла, что для Круппа настало время возобновить приемы для своих коллег монархов. Бонн тоже так считал. Людвиг Эрхардт сообщил из Бонна, что посещающие ФРГ главы государств весьма хотели бы включить виллу Хюгель в список достойных визита мест, и, поскольку правительство гордилось своими крупнейшими промышленниками не меньше, чем гордились ими избиратели, канцлер Аденауэр дал на это согласие. Помимо беглого осмотра самого знаменитого в Западной Германии дома, они могли получить здесь все полагающиеся им по протоколу почести, к которым привыкли царственные особы и которых еще не умел оказывать провинциальный Бонн. Почему же отечеству не воспользоваться таким преимуществом?
Альфрид Крупп как-то сказал мне, что вилла Хюгель успешно выполняет предназначенную ей роль: «Она внушительна. Когда мне нужно, она всегда в моем распоряжении».
Однако было время, когда Крупп колебался, оставить ли виллу Хюгель в своем распоряжении. После Мелема англичане вернули Альфриду это архитектурное чудище, и он скрепя сердце предложил его правительству Рейн-Вестфалии в качестве исторической достопримечательности. К удивлению Круппа, правительство вежливо отклонило его предложение. Таким же образом поступил и Бонн, и оба на том же самом основании — крупповский замок ассоциировался с теми чертами тевтонского характера, о которых в Западной Германии хотели забыть,— прусская воинственность, юнкерская спесь, штабисты, унтер-офицеры, фюрер, капиталы, нажитые на убийствах и грабежах. И все же любопытно, что отношение к Круппу в ФРГ было двойственным. Ни один правитель кайзеровской или послевоенной Германии ни разу не отклонил приглашения посетить Хюгель, и когда Альфрид и Берта пригласили Конрада Аденауэра, то «старик» тоже явился. 13 ноября 1953 года канцлер улыбался Берте, кланялся и целовал ей руку, стоя у портретов его императорских предшественников в натуральную величину.
В октябре 1955 года Вера начала бракоразводный процесс, и те юридические документы, которые робкая секретарша тихонько положила на краешек стола Альфрида, стали сенсацией номер один для прессы в Западной Германии, за ее рубежами и даже в Лас-Вегасе, откуда принесла их почта.
Супружеские союзы, освященные на небесах, ежедневно расторгаются в Неваде, но этот, заключенный в Берхтесгадене, рушился вместе с огромным потоком обвинений, требований, финансовых притязаний, счетов и лжи.
Вера перечисляла все капиталовложения ее мужа в самых разных странах, банковские счета, ценности, хранящиеся в сейфах (она упустила очень немногое). Впервые читающая публика увидела, как с помощью сложных сделок по лицензиям, обмена патентами, капиталовложений дочерних фирм и даже брачных уз Крупп оплел своей сетью несколько континентов. Описав размер всего пирога, «истица» Хоссенфельдт (и т. д.) указала кусок, который ей хотелось бы иметь: немедленная выплата свыше пяти миллионов долларов и ежегодное содержание в четверть миллиона. Она утверждала, что это минимум того, что может для нее сделать Крупп.
Как обычно, ее супруг не ответил на упреки. Он передал все бракоразводные документы своим адвокатам и с тех пор ни разу не упомянул имени своей второй жены.
Дело было потихоньку улажено в течение трех месяцев.
Глава концерна жил один, имея в своем распоряжении повара, шофера, буфетчика, домоправителя, лакея, фотоаппараты, лабораторию, автомобили «порше» и «БМВ», ящики с виски «Белая лошадь» и сигареты «кэмэл», но глубоко презирал все это. «Наш господин — человек очень одинокий», — вздыхал один из его слуг.
Фриц Крупп и Густав унаследовали процветающее дело. Альфред его налаживал. Альфрид восстанавливал. С тех пор как туманным утром в Ландсберге Альфрид распрощался с арестантской одеждой, он был одержим идеей восстановить престиж трех сплетенных колец — торговой марки фирмы «Крупп».