В течение этого первого года возрождения фирмы Альфрид и его жена часто находились в таинственных отлучках. Однако их поездки не имели ничего общего с отдыхом. Обзаведясь снова собственным самолетом, Альфрид впервые за последние семнадцать лет прилетел на нем в Лондон, отобедал с Верой в фешенебельном ресторане «Савой» и на следующее утро улетел с ней якобы на Багамские острова. Впрочем, никто в точности не знал, куда именно они поехали. А чета Круппов в это время гостила в поместье влиятельного шведского финансиста, германофила и друга семьи — Акселя Веннер-Грена близ Нассау. В смутные двадцатые годы Веннер-Грен очень помог Густаву. Теперь Альфрид предлагал ему участвовать в секретной подготовке мощного удара по союзникам, который потрясет Флит-стрит. Получив согласие Веннер-Грена, Крупп снова улетел — сперва «открывать западногерманскую выставку» в Мехико-сити (на самом деле — совещаться с аргентинскими миллионерами), а затем, снова через Атлантику, в Дублин. Никто не понимал, зачем его потянуло в Ирландию. Он заверял, что его привлекают прекрасные пейзажи этой страны; на самом деле там находились нетронутые залежи природных ископаемых. Вернувшись в Лондон, Крупп прошелся по авиационной выставке в Фарнборо ради того, чтобы убедиться, чем располагает в настоящий момент королевский воздушный флот. Затем последовал трехчасовой ленч с крупным американским издателем Генри Люсом, в результате которого в еженедельнике «Тайм» появилась большая статья «Дом, который построил Крупп».
Трехсоткомнатная вилла Хюгель, которую в семидесятых годах прошлого века построил Альфред Крупп, снова стала собственностью его правнука. Через две недели после торжественного возвращения Альфрида в Эссен, 29 марта 1953 года, состоялось первое послевоенное семейное торжество. Поводом послужила конфирмация 15-летнего Арндта фон Болена в евангелической церкви в Бреденее. Церемония носила довольно формальный характер. Последней из Круппов, отличавшейся религиозностью, была жена Фрица — Маргарет, которая пожертвовала свою землю для постройки этой церкви. Теперь Альфрид подарил церкви орган, но это был скорее жест нового поколения по отношению к старому. Торжество было интересно в основном тем, что оно дало повод встретиться не только отцу и сыну, но и Берте Крупп с ее невесткой. Берта лишь кивнула ей. Заставив Альфрида разойтись с Аннелизе Бар потому, что та уже была однажды разведена, королева-мать вряд ли могла радоваться союзу сына с трижды разведенной женщиной. Уязвленная Вера проявила нежные родственные чувства к Арндту, что его, безусловно, воодушевило. Однако победа над впечатлительным мальчиком не имела для нее никакого значения. Ей важно было покорить Берту, но их встреча оказалась для Веры катастрофой. Вера была сражена, облита презрением, унижена.
Альфрид мог бы исправить положение, но после Мелема Вера видела его все реже и реже, и его длительные отлучки тоже ее раздражали. Если бы они жили в Америке, она могла бы сопровождать его в поездках по Западной Германии. Но в «отечестве» женщины должны сидеть дома. Здесь даже развлечения существовали преимущественно для мужчин. Изучая аккуратные записи Фрица Круппа о методах Альфреда, Альфрид обратил внимание на то, что Альфред весьма полагался на своего представителя в Лондоне — Лонгсдона. Теперь фирму представлял в Лондоне датский граф Клаус Алефельдт-Лауруиц, у которого был свой дом на Итон-сквере. Альфрид обратился к графу за советом, и Алефельдт предложил устраивать по субботам охоту. Охота была делом частным, никого не касалась и давала возможность влиятельным лицам встречаться в неофициальной обстановке. К большому огорчению Веры, такие сборища были холостяцкими. Когда Альфрид Крупп выслеживал дичь на старинных угодьях деда Фрица в компании американских и английских послов, к ним могли присоединиться Бейтц и Альфельдт, но не фрау Крупп.
Примерно в это же время Альфрид спустил на воду в Северном море свою яхту <Германия-У». С тех пор он никогда не пропускал кильской регаты. Вера же не видела ни одной из них.
По рурским обычаям ее роль сводилась к восхищению охотничьими трофеями мужа и к размещению их наилучшим образом в его рабочем кабинете. Она же предпочитала заниматься его делами. От американских жен ожидают живого интереса к карьере мужа, тогда как в Руре это считается неприличным. Но Веру это не смущало. Она постоянно и довольно открыто задавала Альфриду и его помощникам различные вопросы.
Разногласия между ними росли, и главным образом из-за Рура с его густыми туманами, унылым горизонтом и прокопченным воздухом. «Я художник по натуре», — говорила она Шпренгеру в отчаянии. Никаких проблесков таланта в Вере не было, но он понимал, что она имела в виду свой темперамент. Простирая руки, она восклицала: «О, как не хватает мне Лас-Вегаса, Лос-Анджелеса, золотого калифорнийского солнца! Я не могу жить под этим серым небом!»