«Американец» был поражен, но все же догадался спросить об условиях. Крупп объяснил, что его концерн не похож ни на какой другой индустриальный комплекс. Существует дирекция, но ее функции ограничиваются выполнением распоряжений единоличного владельца и, если Бейтц согласится быть его заместителем, то и
указаний Бейтца. Право Круппа и его заместителя принимать решения неограниченно; существуют только три исключения: «Во-первых, мы не можем производить никакого вооружения. Во-вторых, речи не может быть о том, чтобы выполнять дискриминационное требование союзников о продаже предприятий угледобывающей и сталелитейной промышленности. В-третьих, концерн пока должен оставаться фамильной фирмой».Избранник Круппа ответил, что он должен несколько дней подумать, и тем самым убедил Альфрида, что выбор сделан правильно. В действительности Бейтцу было необходимо время не для того, чтобы думать, а для того, чтобы собрать информацию. Ему нужны были факты, цифры, сведения. На следующее утро после предложения Альфрида он позвонил своему другу Акселю Шпрингеру, западногерманскому газетному магнату, и попросил прислать ему самое полное досье вырезок о фирме. Бейтц все это внимательно изучил, затем прочел всю имеющуюся литературу о Руре, его перспективах и о надежности концерна. В конце концов он позвонил в Эссен и дал Круппу ответ: «Да, я согласен, если меня отпустит совет директоров моей фирмы».
«Германия-Идуна» не хотела отпускать «Американца». Они строго напомнили ему, что он подписал с ними контракт и что договоры надо соблюдать. Однако все контракты имеют срок, а срок этого истекал через год. Бейтц сообщил Круппу о том, что он появится в Главном управлении фирмы в ноябре 1953 года.
Изгнанный сюзерен вновь официально въехал в свою столицу в четверг 12 мая 1953 года, через восемь дней после опубликования Мелемского соглашения, через восемь лет после ареста на вилле Хюгель и ровно через 100 лет после того, как король Пруссии Фридрих-Вильгельм IV даровал Альфреду Круппу патент на производство бандажей железнодорожных колес.
Западногерманская «Альгемайне цайтунг» описывала толпу, теснящуюся на тротуарах, за рядами заводской полиции, как «празднично настроенную». И действительно, дети махали флажками с тремя черными сплетенными кольцами. Домашние хозяйки бросали цветы под колеса автомашин и делали книксен, а Вера, загоревшая под солнцем Сант-Морица, удивленно взирала на них. Рядом с ней Альфрид слегка склонял голову, когда принаряженные рабочие кричали: «Да здравствует империя Круппа!» Однако он был тронут. Перед зданием Главного управления эссенский обербургомистр (бывший кузнец крупповского завода, который теперь правил городом с населением 695 тысяч человек), почтительно приветствовал возвращение в город «самого выдающегося гражданина» и от имени горожан выразил радость по этому поводу.
Однако потом из пространного доклада Янсена стало ясно, что только дополнительные вложения в сумме почти двух миллиардов марок могут поднять эссенскую фирму «Фрид Крупп» на ту высоту, на которой она находилась в 1943 году. А это казалось немыслимым.
Лицо Круппа стало суровым. Для него не было ничего «немыслимого». «Никогда в жизни я не знал слова «невозможно», — заявил он. — Я убежден, что должен следовать заветам прадеда, хотя они и были высказаны сто лет назад. Долой упадочнические настроения! Господа, я занимаюсь своим делом 17 лет. Возрождение германской промышленности неотвратимо».
У Круппа было одно преимущество перед своей дирекцией. В то время как члены совета директоров сводили балансы и рылись в статистических отчетах, он присматривался к состоянию мировой экономики. Перемирие в Корее стало неизбежным. В течение ближайшего года все континенты превратятся в открытые рынки сбыта для продукции тяжелой промышленности. Круппу нужны деньги, но ведь для него всегда был открыт кредит, а Бонн будет помогать ему не меньше, чем когда-то помогал Берлин. Этого требует политика. Новый канцлер будет рад возрождению Рура и, конечно, не захочет враждовать с династией Круппов.