Осиное гнездо

— Я требую парламентского расследования деятельности депутата Неприживайко. Он демонтировал оборудование вертолетного завода в Калиничах. Люди лишились работы, завод прекратил свою деятельность еще в 1994 году, а господин Неприживайко построил около двадцати особняков не только своим детям, но и своим родственникам. Он купил около десяти квартир в Киеве. Два его сына учатся в Лондоне, а дочь в Испании. Откуда столько денег у народного избранника?

— Я в суд подам за оскорбление чести, — выпалил Неприживайко и ринулся с кулаками на обидчика, но друзья удержали его от такого шага.

— Савва Сатурнович, эдак и до нас доберутся, — с ужасом промолвил Дискалюк.

— Не переживай, до нас они не дотянутся: руки коротки, — успокоил его Тонконожко.

— Гм, а у меня депутаты ведут себя совсем по-другому, — шепотом произнес Дмитрий Алексеевич.

— Как же они себя ведут?

— Они обычно кивают головами. Правда, у меня спикер хороший человек. Я, когда летел сюда, думал, что и его неплохо было бы приобщить к продаже леса.

— Ты там сам разберись, меня не путай.

— Я как бы советуюсь, не больше. Конечно, мне самому решать такие вопросы.

— Сейчас объявят перерыв, и мы смываемся, — сказал Тонконожко. — Я думаю: тебе понравилось.

— О, конечно, у меня на многое просто открылись глаза.

56

Абия Дмитриевна собиралась на День села в Апшицу в первое воскресение октября. В субботу, накануне праздника, она посетила парикмахерскую, где ей сделали супер модную прическу, которой не суждено было сохраниться до воскресения из-за жидкости волос на голове и упругого ветра, предвещавшего изменение погоды.

В ее гардеробе висело много платьев, разноцветных, современных, модных и старого покроя, которые привлекали ее больше всего. Она крутилась перед зеркалом то в одном, то в другом платье, но что-то ни одно не нравилось: то слишком осело, и она не помещалась в нем, то длинноватое, то чересчур короткое, гораздо выше колен. Наконец она остановилась на платье черного цвета до пят, извлекла черные туфельки на высоком каблуке, несколько мятую дамскую шляпку, какие были модны еще в 30–е годы, и коричневую сумку. Ее можно было взять под мышку или повесить на плечо. За этим занятием ее застала Зина, помощница и, пожалуй, самая верная и преданная подруга.

— О, какой шик! — в восторге произнесла Зина. — Куда это вы готовитесь, дорогая? никак на свидание, а? Ну-ка признавайтесь, я ить все равно узнаю. Шила в мешке не утаишь.

— Сам Дмитрий Алексеевич посылают в одно из сел на праздник, в качестве представителя президента района. Мне и речь придется держать перед гражданами, я уже заготовила ее, всю неделю трудилась над текстом. Получилось целых тридцать страниц, увесистый сверток, а теперь не знаю, куда девать этот сверток.

— Сверните и положите за пазуху, — посоветовала Зина.

Дурнишак вняла совету Зины, но, поглядев в зеркало, пришла в ужас: сверток искажал ее фигуру.

— Положите в чумайдан и на замок. Так будет солиднее. Вы там — представитель Раховской администрации, а это вам не хухры — мухры.

— Придется. А хочешь, я и тебя с собой возьму. Разделим славу пополам.

— И подарки тоже?

— А как же, — согласилась Дурнишак.

— Тогда поедем. Только я должна быть более скромно одета. Мне бы хотелось надеть брючный костюм.

— Ты будешь в сапожках или в туфлях?

— В тухлях. В сапожках жарко.

— Зато удобно. А вдруг придется отплясывать? Народ станет просить, что мы тогда будем делать? Я, когда пляшу, начинаю задыхаться, — говорила Дурнишак с тревогой в голосе.

— Да не плясать мы туда поедем, а держать речи перед народом. Вы — на часок и я минут на сорок. Эта Апшица очень далеко от райцентра, народ там, должно быть не шибко грамотный, а проще сказать темный, никогда не слышал настоящих ораторов, ему ваша речь дороже танцулек, уверяю вас. У вас уже текст речухи написан, а я сегодня весь вечер, а если не успею, то и всю ночь, не спамши, буду трудиться над составлением завтрашнего выступления, чтоб просветить этот темный народ, — с энтузиазмом говорила Зина.

Она, бывшая комсомолка, могла рассказывать нескончаемо долго о том, как петух топтал курицу, не говоря уже, о великом сыне Раховского района Дискалюке, о котором она могла сочинить поэму в прозе.

— Пожалуй ты права, Зина. И мне придется изучать свою речь, может быть наизусть, так как сейчас некоторые молодчики позволяют себе непозволительное — говорить перед народом без бумажки.

— Пока, дорогая Абия Дмитриевна! Спокойной ночи и приятных снов, — говорила Зина, поглаживая пухлую руку, увенчанную серебряными браслетами, подаренную ей недавно госпожой Дурнишак.

— Какие там сны! Я сплю очень плохо. Судьба народа не дает мне покоя ни на одну минуту. Стоит мне только лечь, закрыть глаза, как я вижу вечных просителей, которые под час теряют всякий человеческий облик и твердят одно и то же: дайте, помогите, защитите. От кого? от нас, демократов? Я объясняю им до хрипоты, что мы такие же, как и они. Так же ходим на двух, а не на четырех ногах, как и они. Они несчастны оттого, что все время приходится просить, а мы несчастны оттого, что не можем дать.