Осиное гнездо

— Дочка, не надо: зло порождает зло, жестокость порождает жестокость. Пусть живут. Пусть Бог их накажет, пусть он дает им смерть, такую, какую они заслужили. Где Роблен? Что у вас за имена? Одна революция и Ленин. Это все отец. Помешался на вождях и мировой революции, а теперь все это коту под хвост. Отныне ты будешь Рая, Раиса, поняла?

— А братик Роблен?

— Пущай будет Роман.

— Правильно, мама, а то в школе смеются, меня Ревешкой называют, будто я все время реву.

— Ты останешься дома, а мы с Романом поедем во Львов на опознание. Где машина, где водитель?

— Он во дворе, ждет приказаний, я его позову.

72

Мария Петровна собрала документы, фотографии сына и как только появился Роман, младший брат Икки уже немного накачан наркотиками, с безразличным видом ко всему на свете, хоть он и слышал об убийстве брата, — взялась за ручку двери автомобиля и трагически произнесла:

— Садись Ромка, дорогой, поедем брата опознавать.

— Я не Ромка а Роблен, что значит родился быть ленинцем, хоть и нет уж этого палача в живых, но его имя все равно наводит ужас на молодежь и когда я расшифровываю свое имя, мои дружки пятятся от меня или говорят: давай закурим. А курим-то мы — анашу.

— Садись, Роблен, поедем, дорога каждая минута. Только отныне ты будешь Роман, а не Роблен. Таких имен никто нигде не носит, — сказала мать сыну.

— Нет, мать, я не поеду. Мне там нечего делать. Икки… он что искал, то и нашел. Я не раз говорил ему: не доверяй никому. А он доверился. Вот и получил… в затылок. Жалко, конечно, брата, но я не поеду, у меня тут дел полно. Здесь, у нас тоже жлобы есть, с которыми мне надо расквитаться. А что касаемо имени, то мне все равно. Только все мои друзья будут звать меня по-прежнему — Роблен.

— Да что ты говоришь, сыночек мой дорогой, кровинка моя единственная? Почто ты мать свою не жалеешь? Я у тебя тоже единственная. Ишшо неизвестно, где наш папа и что с ним, уже неделя прошла, а весточки от него никакой. Боже, как мы слабы перед тобой. Еще неделю тому мы, наша семья, были так сильны, так почитаемы, так могущественны, а теперь все разваливается на глазах, и мы втроем еще можем пойти по миру.

— Не переживай, мать: у отца много денег. Я знаю некоторые тайники, там — мешки с долларами. Вот я, как единственный мужчина, хочу остаться при доме, надо же добро беречь, а ты возьми с собой Ревволу.

— Не Реввола она теперь, а Рая. Рая, запомни! Рая, доченька, поезжай ты со мной, пущай Роман остается дома, он мужчина все же, а то оставлять дом и уезжать всем дюже опасно.

— Давай, дуй, Реввола, — широко улыбаясь, сказал Роман. — Купи мне курево во Львове, его на рынке продают. Вот тебе триста долларов, возьми обязательно.

— Пошел ты куда подальше, наркоман несчастный, — произнесла Рая, садясь в машину.

К вечеру Мария Петровна с дочкой Раисой подъехали к моргу. Там уже был и отец погибшего Икки, прибывший сюда два часа назад.

Он гостил у друзей в Киеве, водил их по ресторанам, парился с ними в бане и однажды, ради интереса, когда друзья стали подтрунивать над ним, говоря, что его кабинет в Рахове уже занят другим главой администрации, снял трубку и позвонил в Рахов своему помощнику Дундукову.

Дундуков сказал, что все ждут его, беспокоятся о нем, а госпожа Дурнишак в черном платке ходит, а о том, что кто-то сменил его на посту главы, даже не заикнулся. Значит, друзья просто решили подшутить, малость.

— Больше никаких новостей нет? — спросил он Дундукова.

— Есть, есть! С нее-то и надо было начинать. Печальная новость, к сожалению. Какая? Нет, ваш кабинет никто не занимал, мы вас все ждем, я уже говорил об этом. Но тут телеграмма пришла. С сыном вашем нелады во Львове. Вам туда нужно срочно выехать. Кажется, он в тяжелом состоянии. Бандиты на него напали, ранили. Поезжайте срочно. Обратитесь в городскую прокуратуру к заместителю Иваненко Роману Пинхасовичу, он вам все объяснит. Примите мои соболезнования, вернее, пожелания скорейшего выздоровления сына. Где ваша супруга? Она выехала сегодня утром с дочкой. Слушаюсь, так точно, желаю здравствовать.

Во Львов он примчался на вертолете.

Марунька, как только увидела мужа, бросилась ему на шею и по-бабьи зарыдала. Он отстранил ее от себя, как чужую, и направился на опознание. У сына маленькая дырочка в правом виске и многочисленные синяки у глаз и подбородке.

Теперь начались хлопоты, связанные с выдачей тела, приобретение цинкового гроба и транспортировкой на расстояние около трехсот километров. Дискалюк забыл заручиться поддержкой могущественных киевских воротил, и поэтому ему пришлось, как рядовому гражданину, а не как господину Дискалюку, бегать самому по инстанциям и даже выстаивать в некоторых метах в очереди.