Осиное гнездо

— И сменю. Но об этом потом. А сейчас, смотри, какой у тебя порядок. Постой здесь, в этом помещении, где торгуют мясом. Если тебе не станет дурно через полчаса, значит ты выносливый человек. Давай, а я засеку время.

— Это никак невозможно, господин Берлога: у меня аллергия на всякие запахи, — сказал Дискалюк и снова приложил руку к головному убору. — Но, как же? ведь в Киеве очень пре очень влиятельные люди в Верховной Раде меня заверили… разве вам никто не звонил?

— Звонил некий Тонконожко, просил очень, но это далеко не все. Я назначен указом президента, главы государства, и только он может мне приказать. Вот, если он позвонит и скажет: оставить такого-то, Диско — падлюку в покое, тогда можешь спать спокойно, а пока… Хотя, знаешь, я зайду к тебе в кабинет и там все обговорим, тут не место выяснять отношения.

— Это разумно, это по-государственному, это мудрое ваше решение, — лепетал Дискалюк.

Они перешли мост, очутились у другого миниатюрного рынка. Здесь менялы стояли с долларами в руках, предлагая обмен на гривны.

— А вот это я не поощряю. Это спекуляция чистой воды. Неужели нельзя организовать обмен валюты при банке? У тебя же банки есть, правда? Сколько у тебя банков?

— Три.

— Вот видишь.

— Вы, господин Берлога, несмотря на то, что вы всего лишь торговец сигарет, я имею в виду, вы только в этой области набили руку, обладаете даром ясновидения и управляете областью на основе высокого профессионализма. Пожалуй, мне с вами трудно будет тягаться, хоть у меня и огромный опыт в работе с людьми.

— Я знаю, ты можешь много болтать, обещать, хвастаться, составлять планы, которые никогда не будут реализованы. Но ты хорошо составляешь отчеты. Этому вас учили. Короче трепло коммунистическое.

— Я не стал бы, господин Берлога, давать такую уничтожающую характеристику человеку, которого мало знаю, как вы меня, например.

— Я тебя знаю. Лет пятнадцать назад ты приезжал к нам в Мукачевскую школу и устроил разгром только потому, что ученики на второй день пасхи пришли без галстуков и без комсомольских значков. Ты болтал чуть ли не три часа перед коллективом. Чего только не было в твоей речухе! И предательство дела марксизма-ленинизма, и пособничество империалистам, и растление молодежи, и отсутствие идеологической закалки. Короче, галиматья всякая. Тогда мы тебе дали кличку.

— Какую?

— Сука. Дискалюка-сука, Дискалюка-падлюка.

— Смешно, не правда ли? А я уже практически не помню этого.

76

Они оба шли пешком через мост к Белому дому несколько поодаль от многочисленной свиты, среди которой находилась и госпожа Дурнишак, все время пытавшаяся спеть хоть один куплет песни, сочиненной ею в честь Дискалюка в дни траура, когда он отсутствовал целых две недели. Но ее никто не поддержал: никто не знал слов песни, поэтому, когда она от мычания переходила к мелодии и начинала произносить слова песни, ее одергивали и шептали почти на ухо: не позорься, матушка.

За мостом стояла толпа нищих, все с протянутой рукой. Губернатор остановился, вынул пачку по пять гривен и раздал всю, все пятьсот гривен. Нищие падали на колени, пытались поцеловать руку благодетелю, но тут вступился Дискалюк, оттесняя просящих своей могучей фигурой.

— Прочь, быдло! Позорите не только весь Рахов, весь район, всю Украину, но и себя тоже. Работать надо, работать и еще раз работать.

— Нету работы, дайте работу, и мы будем работать.

— К москалям поезжайте, али в Чехию к Вацлаву Гавелу, там вам предоставят рабочие места. Только не воруйте.

— Деньжат на дорогу нема, с удовольствием поехали бы, да билет не на что купить, — жаловались нищие.

— У тебя, что — все нищие? — спросил Берлога.

— Никак нет.

— А ты?

— Никак нет.

— А где у тебя стоит тот с протянутой рукой?

— По требованию бывших узников ГУГАГа пришлось его, бедного, убрать и с почетом похоронить, авось пригодится.

— Это вы правильно сделали. Только надо было переплавить, небось, он был из меди.

— Так точно, из меди, — произнес Дискалюк.

Они уже подошли к Осиному гнезду и начали подниматься по ступенькам.

— Господи помилуй, Господи помилуй, Дмитрия Алексеевича и его команду! — запела Дурнишак тихонько, надеясь на то, что ее поддержат. — Да не изыдет зло на раба твоего, аки сошло на сына его Ик — ки — и — и!

— Пусть поднимутся в кабинет к Дмитрию Алексеевичу, а потом споем вместе, — сказал ей помощник Дискалюка Дундуков.

Дурнишак замолкла, закивала головой и начала креститься. Тем не менее, все вслед за Бидалогой и Дискалюком поднялись на этажи и заняли свои гнезда, пребывая в нетерпеливом ожидании, а что же будет дальше? Абия Дмитриевна не выдержала и спустилась на второй этаж на цыпочках, долго стояла у двери, прислушивалась, но там, внутри, говорили должно быть тихо и по всей вероятности вежливо, потому что ничего нельзя было разобрать, ни одной фразы, ни одного слова услышать, как ни напрягай слух. Абия Дмитриевна несколько успокоилась, махнула рукой и отправилась к себе в кабинет.

— Лес продаешь? — спросил Берлога.