Осиное гнездо

Ольга Васильевна от сопения стала переходить к похрапыванию, Лорикэрик не выдержал такой вольности, свесил босые ноги на коврик, а затем и вовсе ушел на кухню. Там хорошо думалось. Часы пробили двенадцать, во всех окнах горел дневной свет, дома проснулись, дым из труб повалил, часы громко тикали на противоположной стене. «Бегут, — подумал он, глядя на них, — укорачивают мою жизнь. А мне так много надо успеть. Завтра надо узнать, как решился вопрос с Дмитрием Алексеевичем. Если все хорошо, пусть дает кирпич. Пятьдесят тысяч. Я его обменяю в другом районе. Если все же кто-то напишет жалобу, и по этой жалобе придут меня проверять — увидят, что кирпич местного производства. С чего начнут, тем и кончат. Надо отоспаться: завтра трудный день».

В детской что-то хрустнуло, зашелестело, возможно, мышь учебник на полу грызла. Лимон включил свет в прихожей и вошел в детскую. Дети спали на разных кроватях, сбросив с себя одеяла, скомкав простыни. Дима лежал на боку, поджав ножки к подбородку, как отец, а Марина — на спине с разбросанными в стороны ручонками. Прядь длинных рыжих волос свисала с подушки, ротик приоткрыт, и она слегка посапывала.

«Вся в маму, — решил отец и стал накрывать ее одеялом. — Вот спит, даже не пошевелится. Мне бы так».

Он приложил ладонь к голове, и ему показалось, что лоб горячее обычного. На кухне достал градусник из маленького шкафчика, сунул себе под мышку и сел на табуретку. Градусник показывал 37,3, как и вчера утром.

«Воспалительный процесс, — решил он, — хорошо, что не в мозгах. Он-то и не дает мне возможности погрузиться в нормальный сон. Уже скоро месяц, как температура держится, чтобы это могло значить? Может необратимый процесс какой, а? Тогда я многое не успею. Только бы дом построить. Солидный дом, чтоб не стыдно было перед окружающими. Все же я — глава села, не простой человек. Какие-то мальчишки, у которых нет даже среднего образования, построили не дома, а дворцы, а я … чем я хуже? Надо увеличить им взносы в копилку сельсовета. За справку — десять долларов, а если какая справка, малость, фальшивая — сто долларов. Хочешь получить земельный участок в центре села под строительство еще одного дома — сто пятьдесят долларов за сотку. Ты — мне, я — тебе. Это закон. Что-то голова побаливает. Аптечка. Где цитрамон? Нет цитрамона. Есть анальгин. Придется принять таблетку. Это удар по желудку, нет, по кишечнику. Эх, этот проклятый кишечник. Выпить нельзя, поесть жареной баранины нельзя, шашлыка нельзя — ничего нельзя. Даже взятки брать нельзя. Что же тогда можно? Дышать-то можно? Ну и жизнь и кто тебя только выдумал такую неустроенную, где все — сплошная дисгармония?»

Ольга Васильевна в это время повернулась на левый бочок и правой рукой стала шарить по тому месту кровати, где должен был находиться муж и не найдя ничего, открыла глаза.

— Где ты, козлик мой, коротконогий, почему не спишь, случилось что-нибудь? Я уже сон видела: ты превратился в змею, гонялся за мной и все норовил меня ужалить. Я убегала под горку, ногу подвернула, мне стало больно, и я проснулась.

— Дурному спится — дурное снится, — сказал Лорикэрик раздраженно.

— Иди, я обниму тебя, прижму крепко — крепко, и ты сразу же заснешь. Женщина хорошее лекарство от бессонницы, — сказала она миролюбиво, и ее сонные глаза начали сверкать в полумраке.

— Не до тебя мне сейчас. Сплошное недомогание раскрыло свои объятия, и я не знаю, как мне вырваться на свободу.

— Что — опять желудок?

— И кишечник, и голова. Температура не спадает… Подвинься и отвернись к стенке.

— И я вся больная, — сказала Ольга Васильевна, поворачиваясь на правый бок. — Это все экология. Чернобыльская авария. У нас радиация.

— Не только это. Бывший председатель колхоза Халусука какие-то вредные отходы закапывал в Стримбе. Да и уран недалеко от Рахова добывают. Румыны всякую гадость сбрасывают в Тису. Все это вместе взятое и дает результат: жить становится невозможно. Бог знает, как наши дети будут жить дальше, что их ждет? Короче все идет к тому, что все мы погибнем, и эта земля останется пустой. На ней будут выть волки. Волки выживут.

Ольга Васильевна снова засопела, Лорикэрик обиделся, лег на живот и заснул. Сон был неглубокий и недолгий. В пять утра он уже был на ногах. От нечего делать, принялся чистить картошку, чтоб приготовить пюре. На скромный завтрак, на туалет — бритье, мытье — ушло два часа. В семь утра, оставив жену и детей почивать, вышел из дому, сел за руль «жигулей» первой модели и уехал на работу.

2