Османец

На этот раз эмир-валиде была скрыта чаршафом, глаза её горели как раскалённые угли.

— Ты предал меня, — резко сказала она.

— Я, госпожа? — Энтони стоял на коленях у её ног.

— Кто эта девчонка, твоя избранница? Она слишком много говорит. Я её отвергла. Об этом знают все во дворце.

— Не я выбирал девушку, госпожа. Уверен, если тебе известно всё, то и это ты знаешь. Её мне предложил эмир — я не мог отказать ему. — Это чистая правда, подумал Энтони, хотя, конечно, понимал, что никогда не отверг бы Лейлу, кто бы её ни представил...

Эмир-валиде пристально смотрела на него и её чадра взлетала, когда она выдыхала.

— Да, — наконец сказала она, — я понимаю тебя.

Энтони мечтал сам осознать масштабы происходившего.

— Я думаю приказать тебе отречься от неё, — продолжала Мара.

— Госпожа? — Энтони был поражён. Если бы он поступил так, то нажил бы заклятых врагов в лице братьев Лейлы.

Мара улыбнулась.

— Я думаю, но не сделаю этого. Разрешим Мехмеду вести его маленькие игры. Но секи её почаще и заставь родить тебе пятерых сыновей, Хоук-младший. — Мара отстегнула чадру. — Этой ночью я доведу тебя до изнеможения.

— Неужели это в последний раз, госпожа? — грустно спросил Энтони.

Мара взглянула на него.

— Кто знает? Разве наши жизни и наши страсти не во власти Всевышнего?

Церемония была простой и менее продуманной, чем обряд обрезания. Обе семьи сели, вместе выпили кофе в доме Мехман-паши, где в первый и последний раз старшие Хоквуды видели родителей и семью Лейлы. Турчанки были укутаны в тяжёлые чаршафы, но Мэри оставила лицо открытым, тем самым демонстрируя неодобрение всей процедуры. Муфтий читал Коран. Лейла, скрестив ноги, сидела в стороне на подушке, плотно закрытая множеством чаршафов.

Потом все ели сладкие пирожки, и Мехман-паша подарил Мэри несколько отрезов ткани, а Джону и Энтони — оружие, а также мешок с золотыми монетами, компенсировавшими характер Лейлы.

Два человека, встав на колени между семьями, пересчитали монеты. Джон Хоквуд объявил, что удовлетворён. Затем он передал свои подарки Мехману и его семье. Деньги в число подарков не входили.

Потом Лейлу увели родственницы, Мэри последовала за ними. Мужчины вновь принялись за кофе.

Когда Мэри вернулась, щёки её пылали; она прерывисто дышала.

— Вы удовлетворены девушкой, мать Хоука-младшего? — спросил муфтий.

— Я удовлетворена, — сказала Мэри.

— Она невинна?

— Да, она девственница, — бросила Мэри.

— Вы принимаете её как жену вашего сына?

— Я принимаю её, — возмущённо сказала Мэри.

Муфтий поклонился и ударил в ладоши. Женщины Мехман-паши вернулись в комнату.

— По нашему обычаю, невесту должны доставить к дому братья мужа, — объяснил муфтий. — Это древний обычай, в нём отголосок тех давних времён, когда невесту брали силой. — Он неодобрительно улыбнулся, показывая, что подобные вещи являются предрассудками. — Но у тебя нет братьев, Хоук-младший.

— Я поведу свою жену сам, — сказал Энтони.

Муфтий посмотрел на Мехман-пашу: тот одобрительно кивнул.

— Госпожа Лейла ждёт тебя, Хоук, — сказал муфтий.

Лейла стояла перед дверью всё ещё закутанная в разные чаршафы.

Энтони подошёл к ней и поднял её.

— Ты моя жена, — напомнил он.

— Да, мой господин, — согласилась она.

Она назвала его господином. Он был её господином. Какое странное чувство...

Все родственники поклонились. Энтони вынес невесту на улицу и усадил её на лошадь. Уже стемнело, а, по обычаю, только после захода солнца невеста могла быть приведена в её новый дом. Дом Хоквудов находился недалеко, но молодых ждала толпа людей, с которыми необходимо было перекинуться словом. Люди хлопали в ладоши и кричали, мальчишки бежали за лошадью и пытались снять сандалию с ноги Лейлы.

Энтони, шедший впереди лошади, внезапно обернулся и при взгляде на Лейлу почувствовал, как неожиданно возникшее желание овладевает им.

Потому что первый раз в своей жизни он стал хозяином женщины.

Евнухи открыли двери Хоквудам, Энтони бережно взял Лейлу на руки и внёс её в дом. Шум толпы постепенно затих. С Лейлой на руках он взошёл по лестнице и оказался в её спальне, почти всё пространство которой занимала огромная тахта.

Энтони бережно положил Лейлу на тахту, потом сел рядом и поднял первое из её, покрывал.

Она быстро встала.

— Я должна зайти к твоей матери и выказать ей своё уважение.

— Я сомневаюсь, что она вернулась.

— Таков обычай, — настаивала Лейла.

У Лейлы был независимый характер, и, без сомнения, её предупредили, что этот чужестранец, который стал её мужем, ничего не знает о турецких обычаях. У Энтони не было ни малейшего желания расстраивать жену в первую ночь; кроме того, он услышал голоса, доносившиеся снизу.

— Тогда иди к ней, — сказал он.

— Ты должен пойти со мной, — сообщила Лейла, приводя в порядок чаршаф.

Энтони послушно последовал за ней по лестнице, где слуги встречали его родителей.

— Ты моя мать, — сказала Лейла и упала на колени перед Мэри.

Мэри ошарашенно смотрела на неё.

— Я думаю, ты должна назвать её своей дочерью, — предположил Энтони.

Мэри колебалась, но потом положила руки на голову девушки.