Основания девятнадцатого столетия

Еще одно замечание о Платоне. Опять это только наметка, так как для подробного изложения нет места, но надеюсь, это­го будет достаточно, чтобы не осталось неясности. Сейчас ус­тановлено, что индийское мышление оказало определенное влияние на греческую философию. Наши эллинисты и фило­софы долго и с яростным упрямством предвзятых ученых оказывали этому сопротивление: у эллинов де все возникло автохтонно (самостоятельно), в крайнем случае, влияние оказали египтяне и семиты, при этом философия мало выиграла. Со­временные индологи нашли подтверждение тому, что старые, особенно гениальный сэр Уильям Джонс (William Jones) толь­ко предполагали. Существует много доказательств, особенно о близком знакомстве Пифагора с индийскими учениями,⁴⁰ и так как значение Пифагора, как родоначальника греческой мысли, становится все более ясным, это уже немало. Кроме того, в высшей степени вероятно непосредственное влияние элеатов, Гераклита, Анаксагора, Демокрита и т. д.

⁴¹ При таких условиях неудивительно, что такой великий ум, как Платон, преодолел многие ведущие к заблуждениям допущения, и особенно по центральным вопросам метафизики совершенно согласен с са­мыми возвышенными взглядами индийских мыслителей.⁴²

Стоит только сравнить Платона и индийцев, его произведения и их произведения! И тут не возникнет вопроса, почему Платон живет и действует, индийские же мудрецы хоть и живы, но не оказывают влияния на мир, на становление человечества. Ин­дийская мысль, что касается глубины и многосторонности, недостижима. Если профессор Целлер считал, что Платон «слишком поэт, чтобы быть философом», то на примере ин­дийцев станет понятно, что становится с мировоззрением, ко­гда мыслитель становится слишком философом, чтобы одно­временно быть немного поэтом. Это чистое мышление индий­цев не может быть передано — это наивно и одновременно глу­боко выражается в том, что по индийским книгам высочайшей, последней мудрости можно научить только молчанием.⁴³

Совсем иначе грек! Во что бы то ни стало он должен «пред­ставление непостижимых вещей проецировать и превратить их в образы». В этой связи следует прочитать трудную полемику Платона в его «Theaitetos», где Сократ в конце концов допуска­ет, что можно обладать истиной, не имея возможности ее объ­яснить, но это еще не познание. Что такое познание остается (и это доказывает глубокомыслие Платона) нерешенным. В куль­минационном пункте диалога оно обозначено как «правильное представление» и сказано, что правильному представлению нужно «уметь давать объяснение». Сюда относится известное место «Timäos», где космос сравнивается с «живым зверем». Нужно представить и изобразить: это тайна греков, от Гомера до Архимеда. Учение об идее Платона так относится к метафи­зике, как учение об атоме Демокрита к физическому миру: это произведения свободной творческой, формирующей силы и в них, как во всех истинных произведениях искусства, бьет неис­черпаемый источник символической истины. Такие творения относятся к материальным фактам, как солнце к цветам. Мы восприняли от эллинов не только благодать. Некоторые вещи давят на нашу развивающуюся культуру как страшный кош­мар. То доброе, что мы унаследовали, был тот самый солнеч­ный свет, под которым расцветают цветы.

Аристотель